Сибирская кровь

Помню, как в конце сентября 1998 года руководители Банка России приняли решение о введении института торговли валютой на бирже с искусственным, внерыночным завышением цены рубля путем валютных ограничений. Я же всегда считал, что валютные ограничения заявленного смысла не достигают, а как антипод свободного предпринимательства препятствуют развитию страны, обязательно ведут к ее деградации. Поэтому они поддерживаются только сторонниками распределительной системы хозяйствования или экономически безграмотными людьми, либо коррупционерами и «серым» бизнесом. Но решение было принято, и первый заместитель председателя Банка России Андрей Козлов, с которым мы были добрыми знакомыми еще со студенческих времен и единомышленниками, попросил меня написать инструкцию (положение) о порядке и условиях действия такого института. Мол, если инструкцией займется инициатор решения – подчиненный ему зампред, курирующий валютное регулирование[444], можно себе только представить, что он в ней понапишет.

Я взялся за дело с главной мыслью не допустить столь любимых валютными регуляторами из ЦБ индивидуальных разрешений на проведение операций, иначе коррупционные аппетиты закрепили бы порочный порядок надолго. И мне это удалось. Тем не менее лист согласований инструкции открывался моей визой с комментарием: «Технически верно, экономически – вредно». И тут же я начал буквально заваливать Совет директоров Банка России служебными записками с подробными доводами, подтвержденными расчетами, в пользу скорейшей отмены ограничений.

Мой конфликт с представителями команды Геращенко вступил в открытую фазу, когда я категорически отказался выполнить письменное поручение зампреда ЦБ, курирующего международную финансовую деятельность[445], предоставить определенному им швейцарскому банку сведения об объемах размещенных Банком России у конкретных контрагентов за рубежом депозитов в золоте. Из-за такого моего отказа делиться коммерческой тайной взбешенный зампред добился объявления мне строгого выговора за нарушение субординации. А я направил Виктору Геращенко разъяснение происшедшего с настоятельной просьбой отменить явно необоснованное взыскание или уволить меня по собственному желанию, чтобы я мог отменить выговор в суде.

Увольнять не решились, ведь в то непростое посткризисное время в Банке России не было других специалистов с большим опытом коммерческого банкира, досконально знавших и буквально «кончиками пальцев» чувствовавших рынок, легко прогнозирующих его реакцию на каждое действие ЦБ. А во избежание дальнейших конфликтов меня просто вывели из-под кураторства зампредов, неформально переподчинили напрямую здравомыслящему и прогрессивному первому заместителю председателя ЦБ Татьяне Парамоновой. Вместе с ней нам удалось сделать много полезного и, главное, остановить атаку сослуживцев-антирыночников на Россию, довольно быстро добиться отмены тех самых валютных ограничений.

И еще: начиная с апреля 1999 года я самостоятельно принимал решения об интервенциях Банка России на внутреннем валютном рынке и величине устанавливаемого курса, только в отдельных случаях заранее ставил о том в известность председателя ЦБ. Использованная мною в тот период тактика курсовой политики ведущее экономическое издание «Ведомости» назвало «лестницей Черепанова»²²¹, и она прекрасно сработала. Краткое авторское отступление: считаю, что в условиях страны с неустоявшейся экономикой, которой является Россия, слабой конкуренцией и ее тотальной зависимостью от товарного импорта и сырьевого экспорта, для становления и ускорения экономического роста крайне благодатно жесткое управление динамикой национальной валюты, но исключительно рыночными операциями. Причем, курсовые ориентиры должны быть общеизвестны и надежно достигаемы. Поэтому отказ от такого управления при наличии достаточных золотовалютных резервов – это экономическая диверсия, порождающая хаос. Конечно, очень важно суметь выбрать единственно верную динамику, для чего в руководстве центральным банком нужны грамотные специалисты-рыночники, а не научные работники.