Сибирская кровь

Он отличался непомерным мздоимством, собирал со служилых людей, желающих перейти на уплату ясака, немалые «отступные». Наибольший же вред он приносил тем, что облагал приезжавших в Красноярск бухарских и калмыцких купцов «великими взятками», и те в отместку устраивали набеги, направляли своих «воинских людей … приходить войною» на Енисейский и Красноярский уезды. Утверждалось даже, что в набегах использовались порох и свинец, которые подручные воеводы корысти ради бухарцам же и продавали.

Обращения с челобитными в Москву дело не меняло, и в начале 1695 года недовольные Алексеем Игнатьевичем Башковским старослужащие люди Красноярского острога[483] стали собираться в свои круги и устраивать «думы и советы» под руководством нескольких детей боярских, осуждать воеводу. Им противостояла небольшая группа также во главе с сыном боярским, но из ссыльных черкас Василием Многогрешным (его брат Дементий, бывший малороссийский гетман, о котором сказано в разделе о Бутаковых, отбывал тогда ссылку в Селенгинском остроге). Недовольство вылилось 16 мая в сбор целой толпы повстанцев перед приказной избой и объявлением отказа Алексею Башковскому от воеводства. Воевода в ответ угрожал карами и потребовал выдачи «пущих заводчиков». Однако это только разозлило толпу, и та принялась «разорять домишка и грабить животишка» служилых людей из воеводской партии. Самого же воеводу восставшие вначале хотели убить, но ограничились тем, что сорвали с него одежду и подвергли всяческим оскорблениям его жену. Опасаясь за свою жизнь, Башковский удрал с семейством в Енисейск.

Получив город в свои руки, повстанцы немедля принялись за организацию самоуправления: главные руководители движения, включая Дмитрия Тюменцова (он нем еще будет разговор в разделе о Тюменцовых), были избраны так называемыми городскими и уездными судьями. Те судьи имели полномочия воевод, ограниченные «советом» служилых людей (боярских детей, атаманов, пятидесятников) и всенародной «думой» – общим собранием участников движения. Судьям сразу же удалось остановить в городе грабеж и вернуть в приказную избу пожитки Башковского за исключением его обширных «съестных и питейных припасов». И как только волнения улеглись, «думцы» направили царю через Сибирский приказ челобитную, где обо всем произошедшем написали, повинились перед ним и попросили назначить нового, «добраго воеводу».

Нового воеводу-то им назначили, да вот только Мирона Игнатьевича Башковского, родного брата изгнанного Алексея. Ожидая от него мести, многие казаки покинули Красноярск и скрывались по своим деревням или у родных и знакомых. Однако оставшиеся в городе служилые люди стали уговаривать тех вернуться в город для сопротивления новому воеводе. И он, узнав в сентябре 1695 года, что большинство «деревенцов» под началом Василия Обухова действительно возвращается, потребовал, чтобы они «в Красноярск многолюдством не ездили, а буде кому какая нужда, и они бы ехали в город человека по три, или по пяти, или по шести». Но его никто не послушался. Поручение воеводы казачьему десятнику Илье Сурикову[484] доставить в город Обухова также осталось невыполненным: дойдя до одной из деревень и получив отказ в выдаче ему «смутьянов», Суриков отправился в обратный путь. И по дороге встретил очередной отряд «деревенцев», которые жестко заявили, «что, если воевода выйдет с ссыльными людьми на поле, они с ними будут биться».

Как только первая часть бунтовщиков достигла Красноярска, в нем началось брожение, на городских площадях собирались, как потом их называли в сыскном деле, «народные воровские круги» во главе с боярскими детьми – «заводчиками» еще предыдущего выступления против воеводы. Затем на первые роли вышли новые деятели. И среди них – конный атаман Михаил Злобин. Он – внук сына боярского из Стародуба Северского[485] Андрона Злобина, погибшего в 1605 году под Кромнами[486], и сын атамана Дементия Злобина, в 1611 году есаула в Первом народном ополчении, героического участника битвы за Смоленск в 1614 году, боевого соратника Дмитрия Пожарского и одного из основателей Красноярского острога, имевшего больше десятка серьезных ранений в боях и получившего за свои заслуги высочайший почет и пожизненное жалование.

Мирон Башковский, как и его брат, также поначалу грозил мятежникам, обещая «город выжечь и вырубить», и его угрозы также подлили масла в огонь: стали подвергаться грабежам и поджогам дома воеводских сторонников. В ноябре 1695 года воевода вынужден был запереться со своим окружением в полсотни человек в малом городе (крепости), где пробыл в осаде почти десять месяцев.