Сибирская сага. Афанасий Бейтон

Капитану отвели большую комнату («горницу») с маленьким окошком и печью. Из мебели в ней были только кровать с периной, две лавки да большой сундук для вещей. Остро не хватало стола. Но Бейтон не ворчал. Спокойная и размеренная жизнь состоятельного горожанина ему нравилась. Тем более, что хозяин пристрастил капитана к русской привычке, прежде обходившей его – к бане.

В небольшой жарко натопленной комнате с особым строением из раскаленных камней лесенкой высились нары. Чем выше, тем жар сильнее. Рядом бочки с водой стоят. Можно мыться, а можно и париться. Париться – это, как понял капитан, такой особый способ массажа с помощью веток. Больно, странно и не особенно приятно. Но последующие ощущения легко компенсировали все. Переставали болеть старые раны, улучшалось настроение. Особенно понравилось Бейтону после бани сидеть в исподнем за кружкой холодного кваса и слушать неторопливую беседу хозяина (его звали Никифор) с домочадцами и капитаном.

– А что? – начинал хозяин. – Мыльни в Неметчине есть? Такие, чтобы паром, с веничком, да кваском после парилки?

– Нет. В Неметчине этого нет.

– А вот скажи, мил человек, сбитень у вас зимой пьют?

– Нет. И сбитня у нас не пьют. У нас делают грог или пьют горячее вино.

– Эх, бедные вы. Вино ж это баловство сплошное. А с морозца сбитня выпить – так и жизнь милее.

Такие беседы продолжались долго. Бейтону, охваченному послебанной истомой, было лень рассказывать про Европу. Потому и выходило, что ничего в ней хорошего нет. И как люди там живут, совершенно не понятно.

Несколько смущало капитана то, что мужчины и женщины, живущие в разных частях дома, мылись совместно, при этом совершенно не стесняясь своей наготы. Но в каждой стране – свои обычаи, и не ему, иноземцу, их исправлять. Порой закрадывалась странная мысль, что, будь в бане Арина, он не смог бы оставаться столь спокойным. И что ему до нее? А ведь сидела заноза, не выковыряешь…

* * *

Старый Бейтон уже давно улегся на телегу, но заснуть не выходило. Все ворочался с боку на бок. То под шубой казалось душно, то зябко. Крутило уставшие в дороге ноги. Да, старость – штука противная. Хотя… Жизнь прожита хорошая, правильная. Детей вырастил, достаток в доме, слава была немалая… Хотя и не такая, как хотелось изначально. Мысли опять вильнули. Вспомнил Арину. Любил ли он ее тогда, до Сибири? Как это узнаешь? Не только чужая душа – потемки. Своя душа тоже не на свету стоит. Столько в ней темных уголков. Вот думалось о бедной воспитаннице Бутурлина все чаще. Мысли были неправильные, запретные, срамные. Гнал он их. А они опять возвращались.

Не то чтобы молодой офицер – дворянин и не урод к тому же – был обделен женским вниманием: и в юные годы, и позже того внимания хватало. Не только доступные женщины, но и дамы благородных кровей оказывали ему снисхождение. Но было это как-то совсем не интересно, вроде попойки с сослуживцами. Пока пьешь, весело, а потом противно. Здесь к обычным мыслям о женских прелестях добавлялись какие-то иные. Хотелось видеть эту девушку в своем высоком и богатом – обязательно богатом! – доме, с выводком ребятишек, встречающей его, вернувшегося из очередного похода. Хотелось, чтобы расспрашивала, ждала, ласково заглядывала в глаза. Или еще смешнее: хотелось идти с ней по лугу, среди спелых, дарящих дивный аромат трав, хотелось целовать эти губы долго, чтоб дыхание перехватывало. Чтобы утром видеть ее глаза, светящиеся женским счастьем.

Эх, молодость. Время надежд и мечтаний… Старик опять повернулся на бок, вспоминая коломенское житье. Честно сказать, только в Коломне и было время помечтать. Хотя и других дел хватало.

* * *

Посещал он двор воеводы, где жил Бутурлин. Сидел с ним и с воеводой коломенским за столом. Пробовал местные блюда из огромных рыбин, целых кабанов, неизменные щи, пироги и многое другое. Сидел скромно. Больше помалкивал. Не по чину ему было вступать в разговоры. Хотелось увидеть воспитанницу, но случая не было. А специально искать встречи ему казалось неприличным. Он не жених, не кавалер. Так можно и до ненужных разговоров довести.

Не забывал капитан и занятий с оружием, проверки готовности солдат, коим предстояло идти с ним в Сибирь. Знакомился ближе с будущими сослуживцами. Люди разные, но офицеры хорошие, опытные. Службу знают. Особенно часто говорил с ван Гейденом про укрепления, фортификацию, устройство огненного боя. Стрелять из пушки Бейтону доводилось. А вот организовывать огонь – нет. Потому слушал он опытного канонира ван Гейдена с особым вниманием, смотрел на чертежи равелинов, бастионов. Разговоры с фон Менкеном все время сворачивали в другую, не служебную сферу. Отто ехал в Сибирь за богатством. Говорил он об этом довольно спокойно и откровенно. По крайней мере, с Бейтоном.