По темному времени в горницах зажигали лампады и свечи, ярко горел камин в «господской горнице», где висели иноземные часы и даже ганзейские зеркала на стенах. Здесь, попрощавшись до утра с засыпающими детьми, усевшись рядышком на простой лавке, Бейтон с Ариной коротали вечера. Он читал любимой отрывки из книг о рыцарях, королях и принцессах, рассказывал про свою жизнь до встречи с ней. Про войну говорили мало – уж больно тяжкие воспоминания будили эти разговоры. Арина рассказывала про свое детство в деревне, про бабку Устинью, про батюшку. Огоньки лампад и отблески из камина отражались в зеркалах; неверные темно-синие тени скользили по комнате. За окнами свистел ветер, неся снежные вихри. Но от всего этого на душе супругов становилось тепло и ясно, как в волшебной сказке, куда они попали по воле доброго волшебника. Так шли дни за днями. Домашние заботы, решение хозяйственных дел с приказчиком и старостами, вечерние разговоры с Ариной и сладкие, как в ранней юности, ночи, которых всегда было мало.
Бейтон пока не стремился куда-либо выезжать или кого-то принимать дома – ему хватало и того, что было. И еще как хватало. В хозяйстве тоже все было ладно. Триста душ числилось в его деревеньках. Сами деревеньки из бедняцких поселений, какими они были еще недавно, превратились в богатые села. Строилась большая церковь. То, что по болезни новоявленный майор был переведен на половинный оклад, не особенно сказалось на его благосостоянии – своего было в достатке. Едва зимний покров слинял с лугов и перелесков, просохли весенние дороги, а на деревьях показались первые листья, все семейство с присными и тремя казаками для охраны переехало в деревню.
Господский дом выглядел уже совсем не таким заброшенным жилищем, как в первый приезд Бейтона. Двор был огорожен крепким новым забором, за которым виднелась черепичная крыша высокого второго этажа. Сельская жизнь, которой так страшился и чурался Бейтон, вдруг обернулась иной стороной. Хлопот, конечно, хватало: ежедневно ему приходилось разбирать крестьянские тяжбы, вникать в какие-то хозяйственные заботы. Но это уже не особенно раздражало. Трудами Архипа хозяйство Бейтона все более напоминало хорошо отлаженную военную машину, вмешательства барина почти не требующую.
Зато достоинств у сельской жизни оказалось множество. Утром, выходя на крыльцо, Бейтон видел свои поля, с пробивающимися на них всходами каких-то, несомненно, полезных растений (разбираться в них он так и не научился), далекую кромку леса, синеющую на горизонте, крепкие и добротные крестьянские дома, стоящие чуть поодаль от барской усадьбы. Крестился на золоченый купол деревенской церкви и… на минутку застывал, созерцая невыразимую красоту божьего мира.
С утра он занимался хозяйством, которое, скажем откровенно, особо в нем не нуждалось. Хотя несколько здравых соображений, высказанных им, были Архипом приняты. Конечно, не по хозяйству (здесь Бейтон понимал всю свою беспомощность). Но в управлении он что-то разумел. Гораздо чаще и больше занималась хозяйством Арина. Она понимала и в севе, и в обмолоте. Ее распоряжения принимались крестьянами не просто со вниманием, но с радостью. Если Бейтона, майора и героя, крестьяне уважали, то «барыню Арину Андреевну» любили самозабвенно. Эта любовь проливалась и на него. Бейтона это и радовало, и смущало. Арина же воспринимала такое отношение как должное, платя крестьянам той же монетой.
Не особенно обремененный заботами, он находил время гулять с женой по окрестным лесам, где прошло ее детство, дивиться разнообразию цветов и трав, каждая из которых, как говорила Арина, имела свою силу. По возвращении с прогулок обедали, если погода позволяла, во дворе, а при ненастье – в трапезной. Бейтон сохранил любовь к сибирской поварне. И хоть осетры в ближайшей реке не водились, но рыба была часто. Правда, приготовленная на местный манер. Жаркое или верченое мясо тоже были обязательно. Полюбил он и холодную ботвинью. А щи с расстегаями всегда ему нравились. Арина же любила пироги с ягодами, сладкие и не особенно хмельные наливки. За стол усаживались всем семейством. Часто к обеду приглашался Архип или кто-то из старост. Порой заезжали соседи. Тогда по требованию хозяина столы ломились от разносолов. Быть гостеприимным Бейтону нравилось все больше. Впрочем, сами они наезжали к соседям нечасто. Но еще больше любил Бейтон вечерние трапезы вдвоем. Здесь чужих сотрапезников не было. Тихая беседа, ласковые взгляды и… долгая-долгая ночь.
Посетили они и избу бабки Устиньи, обласканной Ариной сверх всякой меры. С собой принесли городской снеди, редких корешков, купленных Ариной перед отъездом из Москвы, украшения. Бейтон понимал, что именно ей он обязан тем, что остался жив. Но радости от встречи со старой ведуньей не испытывал. Да и сама старуха порой зыркала на него совсем не дружелюбно. Уже на прощание, когда Арина вышла в сени, старуха вдруг посмотрела Бейтону прямо в глаза и ровным голосом проговорила:
– Два голубка, а выживет один. Или ты, или она. Вот и решай, барин.