Сибирская сага. Афанасий Бейтон

Едва силы стали прибывать, а рана затянулась, Арина распорядилась натопить мыльню. До того майора мыли слуги, которых в доме, кажется, стало немало. Вечерний воздух становился все свежее. Хозяева прошли через двор, к бане. Едва отойдя от жаркого пара, Бейтон попытался заключить Арину в объятия. Но Арина уклонилась от рук мужа и скользнула в соседнюю комнатку, где их ждала застланная мягким мехом лежанка.

Глава девятая. Дом

С самого отъезда Афанасьюшки, Арина старалась не думать о плохом – вдруг думы беду накличут. Возилась с детишками, глушила себя заботами о хозяйстве. Только вечерами, когда ложилась в холодную постель, мысли сворачивали на запретную тропинку. То вспомнит, как впервые увидела его. То в памяти всплывает грешное. Да какое же оно грешное, если от него не только тело, но вся душа поет, а мир светом заливается даже в пасмурный день. Вспоминала, как выхаживала его, когда привезли его после боя с киргизами. Как смешно он говорил тогда. Сейчас и не скажешь, что мамка его не на русском звала. Только немного звуки иные чудно выговаривает. А для Арины и не чудно, а сладко. Только чем дальше шло, тем тревожнее становилось на сердце.

Уж зима минула, на весну повернуло. Уж и батюшка вернулся, а кровинушки ее все нет. Иван Васильевич сказывал, что муж ее доблесть проявил великую. Но Арину это не удивило: кому ж ее проявлять, как не ему? Сказал, что дали ему новый чин. Это тоже не удивило, хоть и поблагодарила она батюшку за добрые вести. Подарки дорогие от мужа взяла с положенной скромностью и благодарными словами. Только позже, когда ушел гость, когда затихло все в доме, Арина плакала над известием, что муж ее послан воевать турок на Дон.

И не зря сердечко ее болело. Когда лето уже перевалило за середину, к дому подъехала телега. Сторож не сразу и пустил ее во двор. На телеге, на рогоже лежал ее супруг. Боже мой… В первый миг глаза не хотели принимать правду. Этот худой – кожа да кости – стонущий человек с замотанной тряпками рукой не может быть ее Афанасием, ее Алюшкой, ее гордым красавцем. Человек был без сознания. Что-то быстро говорил на иноземном языке. Порой кричал приказы на русской речи. Жар, что шел от раненого, чувствовался даже на расстоянии. Тяжкий дух показывал, что рана загноилась. Арина медленно сползла по стенке и зарыдала.

Но слабость длилась недолго. Он же умирает! Слуги внесли раненого хозяина в горницу. Арина сама обмыла любимого, размотала страшную тряпку, скрывавшую еще более страшную, гниющую язву-рану. Вспомнив детские уроки деревенской бабки Устиньи, заварила целебный отвар, промыла рану, наложила бальзам, повязку. Жар не спадал. Сваренная по ее приказу юшка, с трудом влитая в рот больного, тут же извергалась обратно.

В какой-то особенно плохой час старая ключница, служившая еще ее отцу, глядя в сторону, промолвила:

– Может батюшку позвать, причастить страдальца?

Арина обмерла. Где-то, в самой глубине души она понимала, что любимый уходит. Не от нее уходит. Из жизни. Но упорно гнала эту мысль. Вот и сейчас она гневно посмотрела на ключницу:

– Нет! Мы не священника позовем. Пусть за старой Устиньей пошлют. Живая она?

– Ведьма-то? Жива. Что ей сделается, – отозвалась ключница – Да как же звать ее к крещеному человеку?

– А вот так. Не ведьма она. Ведунья, травница. Так и знай. Быстро за ней.

Бабку Устинью привезли через день. Когда она входила в горницу, где лежал раненный, его лицо уже заливала смертельная бледность. Старуха выгнала из горницы девок, отправив их кипятить воду, а сама, оставшись вдвоем с Ариной, проговорила:

– Что ж так поздно-то, матушка Арина Андреевна? Ну, давай смотреть, как там кормилец.

Как ни странно, совсем не дружелюбный тон бабки немного успокоил Арину. Она принялась помогать. Тряпицы и примочки сняли. Осмотрели рану.

– Да, уж гноится и, вон видишь, чернота пошла. Плохо это. Не дохтур я, да как тебе, матушка ты наша, не помочь? Давай чистых тряпиц поболе, да ножик самый острый. Да. Скажи, чтобы узелок, что я с собой собрала, принесли.

Арина выскочила за дверь, быстро распорядилась слугам. Но девушки, вместо того, чтобы броситься исполнять приказания, упали на колени:

– Помилуй, Арина Андреевна! Зарежет она батюшку нашего.

– Уймитесь, глупые бабы! – строго оборвала их Арина. – Все, что она скажет, исполняйте быстро. И чтобы ей ни в чем недостачи не было. На нее, да на Бога вся надежда у нас осталась.

Испуганные девки, не привыкшие видеть хозяйку в строгости, умчались. Арина же вернулась в горницу, где лежал супруг. Принесли все требуемое. Но бабка не торопилась с раной. Сначала она заварила какие-то травы. Густой аромат заполнил комнату. Настой влили в рот больному. Сбивчивое, со стонами, дыхание Бейтона выровнялось. А бабка уже колдовала над новыми отварами. От сильных и пряных запахов у Арины закружилась голова. Старуха внимательно посмотрела на Арину. Потом достала из узелка еще какой-то настой и приказала отхлебнуть ей.

– Да я здорова, бабушка, – удивилась Арина.