Сибирская сага. Афанасий Бейтон

Бейтон лег на спину. Весеннее ночное небо, испещренное бесчисленным множеством гроздьев ярких звезд, раскинулось над ним. Почти в зените плывя над забайкальскими степями, лесами, Луна заливала их холодным таинственным светом. Тишина повисла над миром. Но не тягостная тишина перед грозой, а хрустальная тишина вечно живого бытия. Старик неторопливо потер руку. Ишь, как его тогда садануло. Вспомнил – и заболела старая рана. Да, приятными эти воспоминания не назовешь. Солдаты вытащили его из боя, когда на смешавшиеся от огня колонны обрушилась кавалерия янычар.

Он, наверное, долго лежал без сознания. Потом стало еще хуже. Вроде в разум пришел, а ничем пошевелить не может. Звук и тот не может издать. Только дышит. Сколько это продолжалось? Неделю? Может и больше. Потом его, едва отошедшего, с загнивающей раной, долго везли на малом судне по реке. Еще мучительнее была перевозка в телеге. Словом, в родной дом привезли не хозяина, а пустое тело, оболочку, в которой искра жизни едва теплилась. Рана покрылась коркой сукровицы и гноя, болела страшно, покраснело и опухло плечо. Но даже на крик сил не оставалось. Временами он впадал в забытье.

В очередной раз вынырнув из мутного омута сна и бреда, он обнаружил хлопотавшую жену, а рядом с ней непонятную бабку невероятной древности. Обе молча возились с его почти бесчувственной тушкой. Внезапно острый укол боли в плече. Ага, отодрали повязку. Больно-то как. Голова закружилась, а глаза опять стали закатываться. А мучительницы не прекращали свои манипуляции. Что же они делают? Господи, даже слово выдавить не выходит. Он застонал. Точнее, ему казалось, что стонет. Может, и не было слышно ничего. В развороченном плече опять завозились. Наверное, промывают хлебным вином. Опять мучения. Но нужно. Бейтон видел, как умирали от гнилой раны и Антонова огня. Плохая смерть. Лучше уж пулю поймать. Даже виселица лучше, чем это. Арина умница. Нужно только потерпеть. На плечо легла повязка с какой-то неприятно пахнущей мазью. Но стало легче. Намного легче.

Сколько было такого, сейчас и не упомнить. Больше месяца он лежал на кровати, сражаясь со смертью. А Арина и ее странная наперсница «подносили снаряды» в этом сражении. Наконец, черный всадник смерти отступил. Капитан – нет, уже майор – много спал. Стал чаще приходить в себя. Даже пытался разговаривать с женой. Выходило не очень. Но он радовался каждому ее слову, как ребенок. Постепенно, раздражающе медленно он шел на поправку. Арина и бабка, которую звали Устинья, помогали ему, как малому, делать все обычные человеческие вещи, терпели его капризы, которые вдруг стали появляться. Огонь в плече исчез. Только изредка дергало. Правда, пальцы на левой руке пока не двигались, а сама рука висела на перевязи. Но ведь это пока. Летнее солнце пробивалось сквозь слюду. Когда окошко открывалось, в него доносился пьянящий запах яблок, свежий ветерок. Благодать.

* * *

В дни, когда первая желтизна только тронула листья и траву, Бейтон, наконец, смог выйти из дома. Господи, какое это счастье – ступать своими ногами, без мучительного головокружения и приступов тошноты. Дом, свой дом. Его дом. А рядом – самая прекрасная жена на свете, его Арина. Он стоял, опершись спиной на столбик крыльца и нежно, насколько мог, гладил волосы Арины, положившей голову ему на плечо. Разве это не счастье?

За время, пока капитан (а теперь уже майор) воевал, болел, лечился, дома все шло заведенным чередом. Дети росли. Достаток прибывал. В комнатах появились зеркала, резная мебель, огромные настенные часы, отсчитывающие время от полудня до полудня. Стены покрыты цветной материей. В окна вставлены прозрачные стекла – ни дать, ни взять боярская усадьба. Архип, управитель, оказался человеком верным и оборотистым. Уже до ста рублей давали поместья, мельница, кузня. Стараниями управляющего была поставлена ткацкая мастерская, тоже не работающая в убыток.

Все это рассказала Бейтону – после того, как он пошел на поправку – Арина, ставшая настоящей хозяйкой. Но о хозяйстве говорили нечасто. Слишком многое хотелось сказать. Едва майор пришел в себя, как велел позвать детей. Старшие малыши ввалились гурьбой. Младшего внесла нянька. Как же они, однако, выросли! Андрейка и совсем большой стал. Человек! Не животное без ума и души. Вон стоит, внимательно смотрит на худого и небритого отца, приехавшего с войны.

– Подойдите ко мне, чада, – позвал Бейтон. Дети приблизились. Бейтон погладил по голове старшего:

– Скажи, Андрейка, вырастешь, кем думаешь быть?

– Я буду лыцаль! – не задумываясь, выпалил ребенок.

– Доброе дело! А ты, Яков?

– И я тозе.

– Ну, добро! – откинулся на подушки Бейтон. – Пойдите, поиграйте. Нянька, дай детям подарки от отца. Подарки, конечно, покупала сама Арина. Но дети должны знать, что отец их любит и заботится о них.