На этот раз планида была милостива к майору. Не то чтобы он особенно сильно берег себя – напротив даже, просто везло. Везло ему, когда с пятью ротами солдат он смог нагнать и уничтожить отряд крымчаков, прорвавшихся под Старым Осколом, отбить полон. Везло Бейтону и при походе на Чигирин, где в яростной схватке было уничтожено турецкое войско. И даже на следующий год, когда удача уже не улыбалась русским, и им пришлось отступить на левый берег, Господь хранил его. В полку отношения выстраивались простые и понятные. Особенно, когда идет война. Умеешь воевать – хорош, не умеешь – плох. Места для интриг просто не оставалось. Постепенно боевые действия стали затухать. Хотя было понятно, что это не мир, а только передышка.
Послы молодого русского царя Федора Алексеевича пытались склонить к военному союзу поляков и шведов. И если с поляками дело шло на лад (хотя и войско их было невелико), со шведами союз не удался. Оставалась надежда на то, чтобы склонить к выступлению цезарцев, империю. Ведь ей турки угрожали ничуть не меньше, чем России или Польше. Из Вены за чигиринскими походами следили особенно внимательно, ведь их успех мог означать, что следующей жертвой Османа станет столица Габсбургов.
Именно потому к венскому двору был послан Иван Бутурлин. Цель посольства была прозрачна – склонить империю к войне с турками. Пока турки вынуждены держать больше двухсот тысяч воинов против русских, удар с запада может быть успешным. Выгода русских тоже понятна: сражаясь с двумя противниками, турки поумерят и аппетиты на Украине, и резвость крымских набегов. К участию в посольстве Бутурлин привлек и Бейтона, получившего к тому сроку звание полуполковника. По весенней распутице Бейтон подъезжал к Москве. Уже который раз это было в его жизни. И каждый раз иначе. Сегодня, наверное, было лучше всего. И дело не в новом звании, не в том, что следом за ним ехал эскорт из десятка верховых. И даже не в подарках, которые вез он жене и детям. Нечто другое грело душу – он ехал домой. У него был дом, то место, куда хочется вернуться, туда, где его ждут, где выглядывают в оконце на каждую подъехавшую колымагу.
Недолго в тот раз длилось его московское житие: уже в конце апреля посольский поезд отправился на запад, через Польшу к Вене. Дорога была совсем не простой. В обязанности Бейтона входило обеспечение безопасности посла и дьяков в пути. А путь лежал через места неспокойные. Правда, рота солдат и рейтары производили достаточно грозное впечатление, но несколько раз пришлось схватиться с особо наглыми разбойниками, а однажды отбиваться от отряда крымчаков, невесть как занесенного гораздо севернее зоны боев. Останавливаясь на постоялых дворах и в отдельных домах; Бейтон удваивал внимание, старался перекрыть все возможности для неожиданного нападения. Хлопоты эти отнимали много сил и самого полуполковника, и его подчиненных. Но путешествие шло благополучно. Через месяц посольский отряд вступил на земли империи.
Опасность внезапного нападения была теперь невелика. И хотя дозоры и караулы выставлялись, как и прежде, обязательно, можно было расслабиться и перевести дух. Бейтон смог больше времени проводить со своим покровителем, оглядеться вокруг. А окрестности не радовали. Хотя со времени заключения мира прошло уже не одно десятилетие, следы гигантской войны были видны. То здесь, то там попадались остовы сгоревших домов, сожженные мельницы. Селения и городки тоже были небогаты, хотя и не столь бедны, как на севере, в Пруссии. Подъезжая к одному из городков, где предполагался ночлег, Бейтон вдруг услышал заунывный звон колокола. И если русским он ни о чем не говорил, то Бейтон помнил, что означает, когда звонит такой колокол. Он быстро поскакал вперед и приказал дозору, а за ним и всему поезду остановиться. Потом направился к послу.
– Иван Васильевич! Нужно быстрее уезжать! – почти крикнул он, открывая двери возка, в котором сидел посол.
– Что случилось, Афанасий Иванович? – недовольно спросил посол.
– Беда! Слышишь колокол? В этом городе чума.
Объехав городок по большой дуге, поезд остановился в чистом поле. Ужас перед чумой был слишком силен. Эта болезнь не знала ни чинов, ни званий. От нее не спасали ни лекари, ни молитвы. В считанные дни вымирали целые города. Они еще несколько раз натыкались на селения, охваченные страшной болезнью, объезжая их, ночуя в поле или на лесной поляне. Однако, Господь милостив: верст за полсотни до столицы страшный перезвон утих. Здесь пока все было благополучно.
Подъезжая к столице Габсбургов в составе русского посольства (был уже конец мая), Бейтон испытывал странные чувства. Он будто возвращался в молодость и не узнавал ее. Собственно, в годы молодости побывать в столице империи ему не довелось – в основном он сражался на Севере и Западе, и военные вихри как-то проносили его мимо Вены. Но слышал о ней много рассказов. Поразил же его, как ни странно, гигантский контраст между величием и помпезностью императорской резиденции, Хофбурга, и самим городом.