Сибирская сага. История семьи

Надо сказать, что мои мужчины никогда не нарушали режим. Они могли играть и петь только с десяти утра и до десяти вечера.

* * *

В связи с переездом музыкальную школу Диме пришлось поменять. Из школы № 6 он перешел в школу № 4. Она располагалась через две остановки от маминого дома и через три остановки от нашего. Обычную школу решили не менять — нам не понравились школы рядом с нами, а в той была любимая учительница Анастасия Алексеевна, с которой было жаль расставаться.

Папа привел Диму в музыкальную школу № 4, познакомился с новыми учителями. Фортепиано вела молодая, красивая женщина по фамилии Политова, которая им с Димой понравилась. Руководитель хора Лейбов жил в одном доме с бабушкой, нам он тоже нравился. Педагогу по сольфеджио понравился Дима — задачки он решал быстро и правильно.

Все устроилось — школы, дом, мама рядом! Мама была так рада, что даже плакала от счастья. Как же — у ее единственной, безмерно любимой дочери есть свой дом и все хорошо! Отпраздновали новоселье. Впервые все собрались в нашем доме — ровно через десять лет после нашей свадьбы. Стол был полон угощений — наши традиционные праздничные блюда, кролик в сметане с яблоками и картошкой фри, тушеная капуста со свининой, а главное — соленья: грибы, огурцы, помидоры, квашеная капуста с яблоками. Соленья, приготовленные по рецепту моей подруги Аллы, съедали подчистую и даже выпивали рассол, настолько он был вкусный.

В нашей компании заведено было на десерт делать четыре-пять тортов. Фирменный «шахматный», черемуховый, еще какие-нибудь новые. Готовили все сами, своими руками. Особое место на столе занимали традиционные компотики, сваренные из полученного в саду урожая ягод и ранеток. Их подавали обязательно к мясным блюдам. А на Шурин день рождения Екатерина Павловна, большая мастерица, обязательно пекла его любимый торт «наполеон» по особому рецепту. Я такой вкусный торт больше никогда не ела! Еще готовили украинские вареники, начиненные творогом и картошкой, обязательно были шкварки и сметана.

На наших застольях всегда было в достатке спиртного — хорошего вина, шампанского, водки. Это было правило — на столе должно хватать всего. Но никто никогда не позволял себе лишнего. Вообще пили мало, всегда после пира оставалось в бутылках вино. Степан Иванович этому радовался, он не любил пьяных и очень хотел, чтобы его внуки Дима и Алексей не пили. За сына Шуру он не волновался, его спиртное не интересовало. Алексея — тоже. А с Димой нам придется пережить очень многое. Эта беда будет долгие годы висеть над нами дамокловым мечом.

* * *

Папа Шура продолжал занятия пением. В это время в институт пришел руководителем вокального кружка Борис Ефимович Шиндарев. Бывший оперный певец, баритон, он, что называется, бредил тенорами и своих учеников учил петь только тенором. Про наших известных певцов, Юрия Гуляева и Дмитрия Гнатюка, он презрительно говорил, что это тенора, которые поют баритоном. Он и у Шуры обнаружил тенор, услышав, как тот легко пошел на верхние ноты:

— Какой вы баритон, если так легко поете ноты «ля» и «си»? Вы «тэнор»!

Раньше Медведев не разрешал папе петь высокие ноты, говоря, что их у него нет. А тут такая свобода диапазона, возможность петь то, что раньше не удавалось! Появилась возможность петь оперные арии, романсы Рахманинова, Римского-Корсакова. Шура согласился заниматься у Шиндарева. На сцене он пел даже теноровые арии Индийского гостя и Ленского, работал еще над несколькими теноровыми произведениями. Когда родители моей подруги Нэлы, Серафим Васильевич и Любовь Яковлевна Годины, услышали пение Шуры после некоторого времени занятий у Шиндарева, они пришли в восторг. Серафим Васильевич очень уважал моего мужа и оценивал его пение как весьма профессиональное.

Однако, позанимавшись так некоторое время, Шура почувствовал, что голос стал терять звонкость, тембр. Борис Ефимович стал требовать поднимать гортань, чтобы добиться более высокого звука. Этого уж нельзя было делать категорически! Шура ушел от него. Стал заниматься дома самостоятельно, пользуясь приобретенными навыками пения верхних нот. Дима, слушая занятия папы, уже реже говорил — «жалко». Папе нравилось, что у Димы вырабатывается хороший вкус и понимание вокала. Мальчик пел красивым мелодичным голоском, не стараясь звучать громко. Впервые высказал суждение о пении Димы двоюродный брат папы Володя Бондарчук, приехавший из Винницы и услышавший запись на магнитофоне:

— Шо такое? Так он же поет, ты шо, не слышишь?

Папа удивился:

— Ну да, поет. А что такого? Все так поют.

— Та нет! Никто так не поет!

Папа, который сам пел в детстве, считал, что такое пение вполне естественно для ребенка с хорошим музыкальным слухом.