Сибирская сага. История семьи

Беда пришла совсем с неожиданной стороны. Сама операция, конечно, была для Димы большим стрессом, большой болью. Но самый неприятный момент — это пребывание среди грубых, мерзких мужиков, настоящих хамов, лежавших с ним в одной палате. Не знаю, случайно ли подобрались такие больные, с которыми нашему мальчику довелось общаться много дней, или такой контингент — нередкое явление. В каком обществе пришлось находиться ребенку, я поняла в одно из посещений, пробыв в палате довольно длительное время. Что там происходило и о чем говорилось в мое отсутствие, можно было только догадываться.

Из больницы Дима вышел совсем другим человеком. Мы его не узнавали, это был не наш ребенок. В его рассуждениях появился цинизм, в глазах — выражение презрения ко всем нам. Моя мама однажды не выдержала и в полном недоумении и раздражении напустилась на меня:

— Что там происходило такое, что я не узнаю своего внука? Почему ты положила его во взрослое отделение, а не в детскую больницу? У меня такое впечатление, что он в тюрьме побывал!

Я, как могла, успокоила ее тем, что мальчик перенес сильную боль, к тому же находился в обществе не самых порядочных людей.

После больницы Дима как-то не по-хорошему повзрослел. Стал грубым, пренебрежительным, насмешливым, недоверчивым, даже агрессивным. Все время находился в оппозиции к нам. В очередной раз проявилось его слабое качество — поддаваться влиянию, особенно дурному.

Мы не знали, что делать. Моя мама где-то прочитала, что детям нужен взрослый друг, которому они хотели бы доверять свои тайны. Она решила взять на себя эту миссию. Прощала ему грубость, вранье, пьянство, лаской старалась преодолеть его несогласие с нами. К ней в дом стали приходить Димины «друзья», имевшие над ним безраздельную власть. Часто они вели себя нагло и непристойно со мной и бабушкой. Иногда мама не выдерживала, прогоняла их со скандалом. Они смеялись, а Дима приводил их опять.

* * *

Материально мы стали жить лучше, свободнее. В магазинах появилась модная, красивая одежда. Папа с горечью говорил мне:

— Как бы я хотел одеть его красиво! Ведь в детстве, особенно в юности, нас одевали бедно, немодно. Но разве я могу покупать обновки, когда он так относится к нам? Я же не могу поощрять такое поведение!

Кто-то из друзей говорил: «Ты такой здоровый мужик, отмутузь его как следует!» Но папа не придерживался такой точки зрения. Он считал, что парень должен понять добро умом, что люди, которых он считает своими «друзьями», просто используют его доверчивость и добрую душу. Дед Степан Иванович выговаривал Шуре:

— Ты ему высказал свое мнение? Высказал. Что ты еще можешь сделать? Он сам должен понять.

Этот страшный сон продолжался бесконечно, а мы все никак не могли проснуться. Наш мальчик уходил от нас все дальше и дальше. Баба Маня изо всех сил пыталась удержать его на тоненькой ниточке, чтобы не потерять окончательно. Старалась быть ласковой и нежной с «Димусенькой, курушенькой», делая вид, что ничего не замечает. Только когда мы оставались наедине, плакала:

— Ну что же делать, Люся? Ведь он так может окончательно пропасть, а то, не дай бог, попадет в какую-нибудь шайку! Что же делать? Что же делать?

Мы плакали обе, и каждая про себя молила бога, чтобы он пожалел нас и помог нам. Есть такое понятие «парабиоз» — состояние между жизнью и смертью. Сейчас мы жили в этом состоянии. Ведь Дима был у нас один, мы его любили больше всего на свете. От самого его рождения мы боролись за его жизнь, здоровье, моральный облик. И с кем боролись? С ним самим и только с ним. Самый непримиримый противник Димы — сам Дима. Может быть, я не права, но мне всегда казалось, что он многое делает во вред себе.

* * *

В восьмом классе из школы ушла Димина первая учительница и классный руководитель Анастасия Алексеевна Иванова. Она всеми силами удерживала своих мальчиков и девочек от «подвигов», некоторых даже провожала домой. Иногда присматривала за девочками, мамы которых были в запое, старалась занять их делом. Об этом я знала и очень уважала эту женщину за ее беспокойное, отзывчивое сердце, преданность и любовь к профессии.

Район, где мы жили, был рабочим, многие родители трудились на нескольких работах. Некоторые пили и приучали к этой вредной привычке детей, а дети были по большей части предоставлены сами себе и находились под влиянием улицы. Анастасия Алексеевна никого не оставляла без внимания. Как умела и как могла она боролась за каждую детскую душу. Конечно, присмотреть за всеми невозможно. И все-таки она старалась не дать детям встать на шаткую дорогу.

Тихая, скромная, ответственная за всех, она не умела бороться за себя. Высшее образование она получила уже в зрелом возрасте, окончив вечернее отделение института. Когда началось сокращение штатов учителей, попала под сокращение. Анастасия Алексеевна ушла и устроилась в школу для детей с ограниченными умственными возможностями. Я всегда думала, что в таких школах как раз и должны работать такие благородные люди, как она.