Несколько лет спустя, когда Дима уже окончил школу и учился в музыкальном училище, я встретила ее. Мы обе обрадовались встрече. Анастасия Алексеевна рассказала, как ей живется, с какими детьми она работает, говорила, что рада тому, что чувствует, как нужна она этим детям. Я же поделилась с ней своими горестями и печалями. Нас обеих волновал Дима. Она по-прежнему любила его.
— Не печальтесь, — утешала она меня. — Когда-нибудь вы вспомните мои слова. Дима не может быть плохим, у него замечательная, добрая душа, хотя он и старается скрывать это. Верьте мне — хорошее в нем победит! Ваша любовь должна подействовать на него. Он человек особенный, чувствительный, добрый и талантливый!
Тогда я подумала — как она умеет успокаивать, замечательная, мудрая женщина! Мы немного всплакнули, обнялись и расстались — как оказалось, навсегда.
Еще через несколько лет, когда Дима был уже известен, Анастасия Алексеевна умерла от инфаркта, собираясь на работу утром. До сих пор удивляюсь, как она сумела предугадать Димино будущее, когда нам казалось, что все плохо и грядущее обещало быть безрадостным. Она и раньше говорила, что за Диму надо бороться, потому что он подвержен влиянию друзей и очень доверчив. Конечно, доверчивость — хорошее качество, если рядом порядочные люди. А если непорядочные?
Училище
В 1978 году Дима окончил музыкальную школу. Не могу сказать, что с большим успехом.
После выпуска папа Шура пришел к Политовой — преподавателю фортепиано — попрощаться и поблагодарить за учебу. Заговорил о том, что неплохо бы определить сына в музыкальное училище. Политова в ответ звонко расхохоталась, запрокинув голову и показывая ровные, красивые зубы:
— Как, Хворостовского в училище? Да вы что, смеетесь?
Папа смутился, но возразил:
— Да, я знаю, играет он плохо, но ведь есть же теоретическое отделение, дирижерско-хоровое. У него по сольфеджио вроде бы неплохо получается.
— Нет уж! Пусть занимается чем-нибудь другим. Только не музыкой!
На том и расстались с музыкальной школой. Мы решили — пусть доучится в общеобразовательной школе, а там посмотрим, что делать.
В общеобразовательной школе жизнь протекала по принципу «учиться понемногу, чему-нибудь и как-нибудь». Оценки «отлично» и «хорошо» — редкость. Чаще «троечки». Не оставляют на второй год, не выгоняют — и то ладно. Папа сказал:
— Он уже большой парень, хватит тебе сидеть у него над душой, пусть учится сам. Отпусти его.
И я отпустила. А мальчик сам, как мог, расправлялся с этой школой.
* * *
В начале 1979 года на моем дне рождения Дима вдруг запел цыганский романс из репертуара Николая Сличенко «Ой да зазнобила». Мы все, что называется, застыли от изумления. Было так здорово и неожиданно! Все наперебой закричали, зааплодировали, бросились обнимать, целовать мальчика. Дима почему-то обиделся, ушел на кухню. Папа пошел за ним — он сидел на корточках и плакал.
— Ты чего, почему обиделся?
— Не надо смеяться надо мной!
Папа взял его за плечи и серьезно сказал:
— Перестань! Ты очень правильно поешь. Главное — не надо кричать и много петь, тебе еще рано. Береги голос, не навреди ему. А спел ты просто очень красиво, молодец!
Дима в тот раз подражал цыгану и пел артистично и эмоционально. Когда гости разошлись и мы остались одни, муж сказал:
— Может быть, сбудется моя мечта, и он запоет. Только бы ему не сбиться с пути!
Последнее время мы стали замечать, что Дима часто приходит домой навеселе. На вопрос, в чем дело, следовал ответ:
— Был на дне рождения.
— Почему пьяный? Разве обязательно пить?
— Я уже большой!
«Дни рождения» случались все чаще и чаще.
* * *
И вот сданы последние экзамены, отшумел выпускной бал. Конец школьной эпопеи! Дима принес аттестат зрелости и характеристику. Отдал мне:
— Поздравляю тебя, мамочка, с окончанием десятого класса. Извини, что тебе пришлось получить такие оценки за твой труд, а с такой характеристикой тебе очень трудно будет поступить в какой-нибудь институт, разве только в тюрьму примут.
В этом был весь наш Димочка. Юморист!
Вечером втроем стали решать, что делать дальше. Слово Диме:
— Я решил отдохнуть годик!
— От чего ты хочешь отдыхать?
— Не знаю, может быть, на БАМ поеду, в армию меня не берут.
Незадолго перед этим была медкомиссия военкомата, и Диму забраковали по зрению. Дали ему «белый билет», совсем как в тридцатые годы его дедушке, Петру Евстафьевичу Тетерину.
Мы всегда думали о будущей профессии Димы. Перебирали множество специальностей применительно к его наклонностям, но так и не пришли к единому решению. Во всяком случае, он будет гуманитарием, не инженером — в этом мы были абсолютно уверены. Техническая специальность даже не обсуждалась. Папа предполагал, что Дима может стать врачом, или биологом, или педагогом. Он любил маленьких детей, с удовольствием с ними занимался, когда ездил в пионерский лагерь в старших классах.