Сибирская сага. История семьи

Вдруг я услышала шаги на лестнице! Звонок в дверь! Один миг — распахиваю дверь — Димочка!!! Мы кинулись друг к другу. Только сейчас полились ручьем слезы. Я рыдала, громко всхлипывая, он плакал тихо. Мой мальчик весь был холодный, как ледышка, милые, родные губки застыли, по щекам текли слезы. Мы стояли, крепко обнявшись, — я горячая, как огонь, он холодный, вздрагивающий от внутренних рыданий. Немного погодя он сказал, едва шевеля губами:

— Я подумал. Я никогда не брошу музыку! Прости меня!

Я поверила. Мне показалось, что наш мальчик вырос и сказал это как взрослый человек. Когда Дима в своих интервью говорит, что певцом он решил стать в детстве, я верю ему.

А в тот раз получилось так, что бабы Мани дома не было, она уехала повидать свою маму Лину. Степан Егорович спал и не слышал Диминого стука в дверь. У его друга Селиванова дома никого не было. Дима пометался по морозному городу, замерз и вынужден был вернуться домой. Так бог решил его дальнейшую судьбу.

Дима по характеру настоящий русский человек. Создает себе невероятные трудности, доводящие его до отчаяния, затем с невероятными усилиями и муками преодолевает их последствия. Что и говорить, мы сами творцы своих несчастий!

* * *

С переездом в Вологду ничего не вышло. Папу поселили в общежитии, квартиру пообещали через год. Он попробовал жить один, но не смог без нас. За полгода работы в Вологде он приезжал в Красноярск три раза. В один из приездов встретил своего приятеля детства Яна Лисовского. Ян предложил папе работать у него в отделе на радиозаводе. Квартира у нас уже была, и ждать нового жилья целый год не было никакого смысла. Перед Новым, 1975 годом Шура уволился и приехал домой окончательно.

Диме было двенадцать лет, когда мы купили магнитофон. Папа решил записать на пленку его и свое пение. Они напели дуэт «Ночи безумные», потом Дима спел «Родина слышит» под аккомпанемент папы. Я слушала, как они поют, и мне очень понравилось, как сливались в дуэте их голоса. Я была в восторге. Папа несколько раз внимательно прослушал запись и сделал вывод — у мальчика началась мутация голоса. Он пошел в музыкальную школу к руководителю хора Лейбову:

— У Димы мутация голоса. Больше в хор он ходить не будет. Я решил поберечь его голос на всякий случай. Может быть, он будет петь в будущем.

Лейбов согласился, Диму освободили от занятий в хоре.

В это время решалась судьба тринадцатилетней работы моего мужа над диссертацией. С уходом Баранова из института научного руководителя у него не было. Он работал самостоятельно. Тема все разрасталась, превратилась в большой научный труд. Он решил подвести итоги, написал диссертацию, переплел, сделал чертежи и поехал в Ленинград представлять работу на защиту. Там посмотрели и сказали, что диссертация тянет на докторскую. Ввиду секретности некоторых тем вся работа была засекречена. Шура оформил документы на защиту. Начались просьбы от нового шефа — привезти медвежью шкуру, оленьи рога… Дескать, в Сибири вся эта живность просто по улицам ходит. В общем, взятку дай! Папа наш взяток никогда не брал и сам никому не давал. Плюнул на диссертацию и уехал домой.

Решил принять предложение Яна Лисовского и поступить на красноярский радиозавод. Поскольку это был «почтовый ящик», то есть секретное предприятие, предстояла длительная, в несколько месяцев, проверка по линии спецслужб. Папа устроился в городской Дворец культуры аккомпаниатором в вокальный кружок. Потом им понадобился аккомпаниатор в детский камерный оркестр. Играл и там. Работа нравилась, но платили в два раза меньше, чем в институте.

В апреле 1975 года пришло приглашение на работу на радиозавод. Шура поступил туда и проработал на разных должностях до 2005 года, до шестидесяти семи лет.

* * *

Димина страсть к хоккею обернулась для него и для нас настоящей трагедией. Дима говорил, что шайба попала ему в нос только один раз. Но мой хороший знакомый, профессор-хирург по фамилии Парилов, сказал после обследования:

— Знаешь, твой хоккеист скорее похож на боксера. В носу у него сплошное месиво. Надо оперировать. Попробую из хоккеиста сделать человека.

В необходимости оперировать меня убедила моя давняя знакомая, врач-отоларинголог Людмила Павловна Костянко, которая волей-неволей следила за судьбой нашего ребенка и первая предположила, что Дима будет петь. Диме тогда было тринадцать лет. Его положили в городскую больницу № 20, где и работала Людмила Павловна. Палаты были большие, иногда в них лежало по двенадцать-четырнадцать человек, в основном взрослые люди. Диму оперировал сам профессор Парилов. После операции он сказал:

— Случай трудный, непонятно, кто и что сделал с его носом. Собирал все по кусочкам. Посмотрим, что получилось. Гарантий насчет пения не даю, посмотрим, как пойдет процесс реабилитации. Будем надеяться!

Я страдала молча, никому не сообщая об этом разговоре. К счастью, послеоперационный период прошел хорошо, носик стал аккуратный. Спустя годы у Димы стал другой нос — но уже по другой причине.