Сибирская сага. История семьи

Квартира была по улице Игарская, 13, в одноэтажном доме. Она состояла из трех комнат и прихожей, еще были сени. В другой такой же квартире дома жила семья из двух пожилых людей и трехлетней внучки, ее мама и папа были на фронте. Мама — врач, папа — офицер. Во дворе стояло еще два жилых дома, один из них двухэтажный, и конюшня с красивыми лошадями. Рядом с нашим домом был высокий сарай, с противоположной стороны которого была насыпь, так что можно было взобраться на крышу по коротенькой лестнице. Сарай служил нам, дворовой ребятне, для прыжков — как будто с парашютом. В качестве парашюта я использовала мамин зонтик. Иногда приземление бывало неудачным, мы набивали шишки, синяки и ссадины. Мамин зонтик сломался, конечно. Меня не отшлепали, но в углу я отстояла. Перед сараем мама и баба Катя вскопали землю, сделали грядки и выращивали морковку и лук.

Павел Платонович работал в КрайЗО (краевом зоотехническом отделе) при крайисполкоме, я не понимала кем — каким-то начальником. У него, как и у папы, был «белый билет». Его не взяли на фронт, потому что лошади были «стратегическим» транспортным средством, а он занимался коневодством и был большой специалист по этой части. Павел Платонович всегда трепетно относился к лошадям, и они это чувствовали.

Однажды, еще до войны, когда он был совсем молодым, в подвыпившей компании друзей с ним поспорили, что он не сможет заставить недрессированную лошадь сделать какой-нибудь трюк. Он же уверял, что кусочком сахара заставит лошадь подняться по лестнице на второй этаж. Спорили на бутылку коньяка. К величайшему удивлению всей честной компании, Павел Платонович это сделал. Маме рассказали эту историю его друзья, когда с ней знакомились: «Лошади понимают, когда имеют дело с хорошим человеком».

Мой отчим очень хотел, чтобы я называла его «папа». И он сам, и мама просили меня об этом, а я просто не могла. По вечерам у нас часто отключали электричество на некоторое время. Однажды вечером он сидел за столом, работая. Отключили свет, я побежала на кухню к бабе Кате мимо его стола. Он поймал меня, поднял на руки и тихо, на ухо, прошептал:

— Ну хоть один раз тихонечко мне на ушко скажи: «Папа». Ведь этого никто, кроме нас, не услышит.

Я молчала. Павел Платонович мне нравился, он не обижал меня и, наверное, любил, но я не могла назвать его самым дорогим мне именем. Не могла сказать этому доброму человеку, что я поклялась никого не называть этим именем, кроме моего самого замечательного и любимого папочки… Зажегся свет. Подержав меня на руках еще некоторое время, Павел Платонович опустил меня на пол и очень грустно сказал:

— Как жаль, что ты не хочешь признать меня…

Однажды к нам в дом пришла очень симпатичная женщина. Они тихо разговаривали с бабой Катей в прихожей. Затем бабушка позвала маму, а мама пригласила женщину пройти в комнату. Та протянула маме руку и сказала:

— Я Людмила, бывшая жена Павлика. Пришла познакомиться с вами и вашей дочкой.

Они сели на диван, а я ушла к бабушке на кухню. Бабушка объяснила, что эта женщина работает медсестрой в краевой больнице, у нее теперь новый муж, бывший ее больной, раненный на фронте, и у них будет ребенок. Прощаясь, женщина весело сказала:

— А вы знаете, она очень похожа на Павлика. Можно сказать, что Люсенька — его родная дочка. Желаю вам счастья!

Она ушла, мама была очень взволнована.

— Это я ее позвала, — повинилась баба Катя. — Ты уж прости меня, старую. Я хотела, чтобы вы не были врагами.

Сколько же мудрости было в этой неграмотной деревенской женщине, прожившей всю жизнь в изгнании и презрении из-за своей веры (она была староверкой)! Мне всегда было с ней тепло и уютно. Частенько она лечила меня от простуды или других болезней. Очень простая, доверчивая, добрая — и именно это и было ее главным недостатком, из-за которого баба Катя не раз страдала в своей жизни, а мы вместе с ней.

Из-за ее доброты и доверчивости перед праздником 1 Мая нас обокрали две аферистки и чуть было не похитили меня. Эти тетки украли некоторые вещи, лежавшие на виду, в том числе приготовленные на праздник два самых красивых маминых платья. Особенно было жалко голубое, очень модное крепдешиновое платье, купленное еще до войны. Меня же они увели далеко в Покровку (в те годы этот район был глухой окраиной). Водили, водили по улицам, потом сказали:

— Постой здесь, за тобой придет дяденька и отдаст крупу, которую мы обещали твоей бабушке.

Я постояла некоторое время, дожидаясь дяденьку. На улице не было ни души, начинало темнеть, я озябла. Стало страшно, и я побежала назад, вниз по дороге — Покровка расположена на горе. Спустившись с горы, я узнала свою улицу Игарскую, а там и до нашего двора недалеко. Мама была дома. Они с бабушкой уже заметили, что пропало несколько вещей — платья, мамины туфли, пуховая шаль, золотой перстенек, подарок папиной мамы, еще что-то… Самая главная тревога была за меня.

— Как же вы могли отпустить ребенка с незнакомыми людьми? — негодовала мама.