Сибирские перекрестки

А икона была интересная, занятная. Сделана она была из дерева, раму, как положено, украшала вязь посеребренного блеска ризы. Но в глубине, где должен был быть вырезан или нарисован лик Богородицы, была приклеена цветная фотография лубочной Богоматери с младенцем. На гладком лице Богоматери отменным здоровьем отливал розовый румянец. Такого же цвета покрывало ниспадало с ее головы. А у младенца, по-стариковски поджавшего тонкие губы, словно он на кого-то сильно осерчал, на запястьях и на вороте рубашки отливали кокетливые розовые полоски. И от этого румяная, разукрашенная Богородица с таким же румяным младенцем казались игрушечными, несерьезными, и, глядя на них, в бога уже не верилось. Очевидно, в этом была вина заезжего бездарного мастера, наштамповавшего такие изображения, густо насытившего их розовым цветом и сбывавшего по этим глухим местам.

– Ладно, батя, завтра сходим, – виновато согласилась Алена и встала из-за стола, чтобы приняться за дела.

У нее уже были свои обязанности по дому и по двору. Она взяла часть забот на себя, чтобы облегчить немного долю бабки по хозяйству. Алена подмела в мазанке сухой глиняный пол, вышла во двор, затопила летнюю плиту.

– Минька! – позвала она сына, заметив его недалеко от дома.

– Что, мамка?!

– Где Акимка?

– На росстань[29] побежал!

– Что его туда понесла-то нелегкая? Вот непутевый!..

– А он с соседским Федькой Афанасьевым поспорил – кто быстрее до туда добежит, тому лук достанется!

– Сходи тогда ты на гумно: принеси кизяку![30] Да возьми Симку – поможет…

Минька и Симка, обрадованные поручением матери, вприпрыжку побежали на гумно за огороды усадьбы деда. Они уже знали, что если мать посылает за кизяком, то, значит, сегодня будут варить и, может быть, затируху[31] – вкусную, сытную, так как за эти несколько дней, что они жили в деревне, им уже до чертиков надоел горький зеленый лук и другая зелень с огорода бабки.

На гумне, на самом солнцепеке, лежали выложенные невысокими клетками брикеты кизяка, заготовленные на зиму. Братья, взяв по брикету, пошли назад по глубоко вытоптанному копытами переулку, тянущемуся узким проходом между огородами и соединяющему улицу с озером.

Брикеты, нетяжелые, но неудобные, больно царапали голое тело соломой, торчавшей из них во все стороны. Поэтому мальчишки, неся их на вытянутых руках, быстро утомились, бросили их на землю и присели отдохнуть.

– Фу, какой тяжелый! – проворчал Симка, встряхивая оттянутыми руками. – Хватит, нет?

– Не-е, еще надо! Вот увидишь, мамка пошлет.

– А завтра в степь! – вдруг радостно воскликнул Симка. – Там перепелки, такие маленькие-маленькие, совсем малюсенькие!..

Симка любил движение и все новое жадно поглощал. Еще ни разу не побывав в степи, он, казалось, уже знал ее, но, зная, всегда удивлялся, сталкиваясь с тем, что представлял в воображении.

– Откуда ты знаешь?!

– Мне бабка сказала. Мы яйца собирать будем. Так ведь? Вот здорово!

– Там и куропатки есть, и орлы, – подхватил его восторженный тон Минька. – Акимка говорит, там змей полно! Не заметишь, наступишь, а она раз – как цапнет! И ты сразу помрешь!

– А почему я?

– Не только ты, но и я тоже, если она укусит. И бабка может, и мамка… До деревни не донесут, как помрешь. И доктор не поможет…

При упоминании о змеях глаза у Симки округлились от страха, и ему сразу же расхотелось идти в степь. И хотя туда предстояло идти с матерью и Акимкой, но все равно было страшно, так как Симка боялся умереть. Он не знал, что это такое, но все равно боялся.

Братья не заметили, как со стороны озера, по проулку, к ним подошел большой деревенский бык. Первым увидел его Минька. Он вскочил, как ужаленный, с земли и с криком: «Симка, бык, беги!» – кинулся по проулку в сторону деревни, от страха забыв про кизяк и младшего братишку.

Симка, сидевший к быку спиной и не сразу сообразивший, что случилось, резко обернулся назад и увидел огромную морду быка, в упор уставившуюся на него, большие темные глаза животного… Мгновенно парализованный страхом, он даже не вскрикнул и не шевельнулся, замер…

Под взглядом человека бык озлобился, глухо заревел, дохнув теплым, дурно пахнущим нутром на Симку. Наклонив к земле широкую лобастую голову с подпиленными рогами, он подступил к нему и по-деловому опрокинул его на землю.

Обернувшись и увидев, что делает с братишкой бык, Минька взвыл от страха и припустился еще сильнее. Во двор стариков он ворвался с диким воплем: «Симку – бык!.. Там, там! Бык Симку давит!» – наконец, оправившись, внятно выкрикнул он, показывая рукой в сторону переулка.

Алена сгоряча влепила ему подзатыльник за то, что бросил младшего братишку, подхватилась и кинулась в переулок. На крики выскочил из избы дед и, поняв, в чем дело, быстро заковылял вслед за снохой.