Сибирские перекрестки

Алена вбежала в переулок и бросилась прямо под морду быка, который продолжал катать рогами по земле Симку… Озверевший от беспомощности своей жертвы, бык поднял голову и злобными, налитыми кровью глазами глянул на Алену. Она, воспользовавшись этим мгновением, подхватила с земли сына и, прижав его к груди, медленно попятилась назад, глядя на быка, который теперь пошел на нее. И в этот самый момент подоспел дед. Он рывком выломал из забора кол и заступил быку дорогу. С хаканьем, как будто колол дрова, дед с размаху опустил кол на лобастую голову быка… Но тот лишь тряхнул головой, словно отгонял надоедливых мух, и все так же продолжал наступать на людей… Дед крутанул колом, и на быка снова обрушился сильный удар, который на этот раз заставил его остановиться и, должно быть, задуматься. Следующий удар пришелся по ребрам быка и, кажется, вывел его из задумчивости. Он неторопливой трусцой побежал от деда, очевидно, поняв, что здесь ему придется не сладко.

Дед посмотрел вслед убегающему быку, бросил кол, досадливо сплюнул и выругался: «Тьфу ты, какая гадкая скотина!»… Обернувшись, он увидел сноху с внуком. Алена, все еще бледная, неподвижно стояла, прижимая к груди сына. Дед сочувственно покачал головой, просветлел лицом, поднял брошенный Симкой брикет кизяка, снова собрал переносицей кустистые брови и сказав:

– Ну, пошли, что ли! – обнял сноху за плечи и легонько подтолкнул к дому.

Алена всхлипнула, на секунду уткнулась в высокую, широкоплечую фигуру старика и пошла, поддерживаемая его сухой, но сильной рукой.

– Ну, будя, будя – пошли! Все хорошо! – разволновался вдруг дед, на удивление даже самому себе.

Во дворе Симка очнулся, пришел в себя и непонимающим взглядом уставился на окруживших его братьев, мать и стариков.

Алена засуетилась вокруг него:

– Сейчас, Симушка, сейчас! Ты, должно быть, есть хочешь! Сейчас кашки положу!.. Затирушка получилась такая вкусненькая, сладенькая! Хочешь? Скажи – хочешь?..

В ответ Симка открыл рот, очевидно, собираясь что-то сказать, и издал какой-то нечленораздельный, мычащий звук.

– Что, что, Симушка?! – не поняла Алена.

Симка, силясь что-то выдавить из себя, открыл рот и снова замычал.

Дед и бабка, ничего не поимая, удивленно смотрели на внука. Первым догадался, в чем дело, Акимка.

– Мамка! – громким шепотом позвал он мать. – Симка немой!..

От этих слов Акимки Алена вздрогнула, а бабка вдруг заплакала и громко запричитала. Дед посмотрел на женщин, горестно покачал головой и сокрушенно протянул:

– Ах ты, беда-то какая!

* * *

Рано утром Алена ушла с ребятишками в степь за яйцами. Они проходили день, зашли далеко.

С утра, в охотку, мальчишки шустро рыскали, как заправские охотничьи собаки, прочесывая полосой ярко зеленеющую степь, еще свежую, не пожелтевшую под солнцем и ветром. Изредка им попадались стебельки дикого горького лука, чаще же пресные саранки. Со слабым испуганным попискиванием из-под самых ног часто взлетали маленькие пичужки. Отлетев неподалеку, они усаживались на тоненькие, раскачивающиеся под их тяжестью былинки. Перепелки попадались редко. Притаившись, они сидели на гнездах до тех пор, пока уж совсем кто-нибудь не наступал на них ногой. Тогда они взлетали и с фыркающим шумом крыльев уходили низко над самой землей далеко от людей. Обрадованные пацаны бросались к месту, откуда взлетала птица, шарили вокруг, раздвигая траву, взвизгивали от восторга, находя травяное гнездо с красивыми гладкими пестрыми яйцами, еще теплыми, с тонкой скорлупой, которая иногда продавливалась в руках от неосторожного нажатия. Мальчишкам очень хотелось поиграть ими. Но мать забирала их и аккуратно складывала в небольшую корзинку. Еще реже удавалось наткнуться на гнездо куропатки с серовато-белыми крупными яйцами, которые в эту пору были не такими засиженными, как перепелиные.

Симка, бегая по степи за своими братьями, смеялся и неестественно, по-дикому мычал, раскрывая немой рот. Эта степь, солнце, зеленеющая, тянущаяся в рост трава, птицы, возбужденное тревожное попискивание пташек, радостная долгая песнь жаворонка, мать – еще молодая, стройная и сильная, и братья – мальцы – даже полувзрослый Акимка… Эта картина прочно и навсегда отпечаталась в памяти у него, немого, который теперь мог только смотреть и слушать мир и людей.

Яиц насобирали за день много. К вечеру вернулись усталые. Мальцы еле притащились, изнуренные от степного солнца и многих верст, которые пришлось отмерить за день. Вечером варили яйца и отбирали для еды незасиженки, чуть-чуть надкалывая и нюхая их. От засиженных в нос ударял тошнотворный удушливый запах. Засиженок было много, оставшихся яиц хватило всего на один раз поесть всей семьей.

* * *

На День Всех Святых бабка напекла с утра морковных блинов, чтобы накормить не по-будничному сноху и внуков.

– А что, Аленушка, – начала она после завтрака, – может, седня сходишь в степь, лучок с мальцами посабираешь? Время уж ему… На зиму бы трошки надо…

– Хорошо, мама, сходим. Только вот Минька и Симка ослабли, поносят…