Сибирские сказания

Все энто дело со свиней пошло. Свинья, она и есть свинья, хоть ее в новую рубаху обряди да за стол посади, а она все хрюкать станет. И то видел Бог, что не дал свинье рогов. Ей на небо глядеть некогда, она все в землю рылом. Но кому-то она свинья, а кому и родня да своя семья.

У нас на деревне ране такой обычай был, что ежели кто ни к какой работе не способный, то направляют свинопасом. Оно как бывает, сегодня в чести, а завтра свиней пасти. С ими любой дурак управится, справится. Большого ума не нужно, вся служба, что лежи на полянке, в небо поплевывай, за хрюшками поглядывай.

Одно время отрядили свинопасом Прошку Малофеева. На большее-то он не годился, коль дурнем уродился.

Почему дурень? А кто знает, куда его черт толкает. У богатого мужика уродил Бог сына дурака. Дурак не дурак, а сроду так. Дураку воля, что умному доля: сам себя губит! Дуракам закон не писан. У людей дураки – любо каки, загляденье одно, а наши дураки – вона каки, одно недоразуменье. От черта крестом, от медведя пестом, а от дурака ничем не отобьешься, не открестишься. Так говорю?

Вот и тот Прошка такой здоровый вырос, а Бог ума-то и не дал. Отправит его отец сено копнить, а он до вечеру проваландается неизвестно где, да и уснет в копне. Отец его побьет, похлещет, а толку ни на грош, будто сам себя бьешь.

Отец и вовсе перестал его от себя отпущать, чуть не на поводке следом водит, где сам ходит. Пошли они как-то раз навоз на поле возить: отец на телегу кидает, а Прошка на поле возит, сваливает. К вечеру пошли поглядеть, как вышло, сколь вывезли, а весь навоз на соседском поле, в одну кучу сваленный, лежит.

Ну, как такого сына уму научить?! Одно лекарство – кнутом бить. Но кому и такое ученье-леченье на пользу, а кому мимо глаз.

В другой раз велел отец дров с деляны привезти. Дело-то летом как раз было. Прошка недолго думая вытащил сани из конюшни, запряг мерина и поехал по деревне. Народ пальцами тычет, хохочет, за животики держится, а Прошка хоть бы хны, правит себе. Возвернули его таки обратно, перепрягли лошадь, поехал. Вернулся затемно уже. Дрова скидал, сам спать улегся. Утром батя при свете на дровишки глянул, а оне все трухлявые, гнилые как есть.

Он на Прошку:

– Где, дурья башка, набрал таких? Как их в печь класть, от них ни огня ни жару!

– Так они легонькие такие, класть легко, лошади не тяжело. Вот и привез…

Отдали его в подпаски коров пасти, а он на ходу спит, нога за ногу заплетается, ходит мается; в небо уставится, рот разинет и стоит столбом, пока пастух его кнутом ни огреет, ни перепояшет. А коровы тем временем на посевы ушли, потраву навели. Выгнали и с пастухов.

Подрядились они с отцом новую баню соседям срубить, справить. Лес привезли, ошкурили, мерку сняли. Начали рубить. Батя чертой отчеркнет, канавку обозначит и себе и сыну. Руби по черте, иди вдоль бревна и вся беда.

Отец свое прошел, на Прошку глянул: тот рубит, старается, топором машет, только щепки во все стороны летят, как пули вражеские свистят. Подошел батя ближе и за голову схватился, чуть речи не лишился. Прошка канавку едва не в половину бревна выбрал, еще немного и совсем перерубит. Загубил бревно. А с дурня какой спрос?

Думал отец, думал, куда бы непутевого сынка определить, пристроить, чтоб при деле был и убытку никакого не нанес, беды не натворил. Пошел к деду Андрею, трех войн солдату, что на деревне заместо старосты был, все дела вершил.

Тот выслушал его, седой ус потрогал, потеребил и говорит:

– Делать неча, а путь твоему сынку один – в свинопасы. Ране свиней всё пацаны пасли, приглядывали, да их можно и на другие дела определить, приставить, поди, управятся. А Прошка пущай свиней попасет, коль на то твоя отцовская воля будет.

Ну, отец-то и согласился, куды ж деваться, коль сынку боле нечем заниматься. На том и порешили, постановили. Свиней ведь тоже без пригляда не оставишь, не бросишь. Это такая скотина, что дай ей волю, она и дом подроет, столбы вывернет. А огороды? Свинье только рыло просунуть и вся пролезет, на огороде живого места не оставит, все потравит, посевы загубит, полопает. Да… лихостей от них столько, что и не опишешь, не обговоришь. Вот и пасли тупорылых мальцы-пацаны за околицей, на старом выпасе, в деревню не допускали, а к вечеру хозяева их по дворам разбирали.

Стал, значит, Прошка свинопасом, за хавроньями приглядывать, присматривать, с хворостинкой ходит, от деревни их заворачивает. Те по выпасу бродят, чухают, землю роют, в грязи катаются, жирок нагуливают хозяевам на радость, себе в удовольствие.

Вроде все чин чинарем, как надо, для всех услада. Только и тут промашка вышла, Прошкина дурость наружу вылезла. А все от чего? Да от глупости его, да языка длинного, башки пустой.

Вот скажи мне, что есть околица при любой деревне? Да это как у избы крыльцо! Всяк прохожий, проезжий по ней о деревне и судит, рядит.

Мужик на лошади мимо едет, Прошку увидит, остановится, поздоровкается, самокрутку свернет, передохнет малость. И само собой к Прошке нашему с вопросом: кто помер, кто родился-крестился, кого в армию забрали, на чужую сторону услали?