Сибирский юрт после Ермака: Кучум и Кучумовичи в борьбе за реванш

В 1603 г. посланец из Тобольска, прибыв в лагерь Али б. Кучума на Емесбулаке, узнал, что тот отпустил своих людей на промыслы[541]. В 1634 г. царевич Девлет-Гирей с сотней своих людей и «с малыми робяты» направился к реке Камышлову «на зверовье» (охоту), и там «Девлет-Кирей улусом своим по зверовьям розъехались». При этом его семья держалась у озер, так как «место… то им кормко рыбою»[542]. В августе 1639 г. уфимские посланцы не застали его дома по той же причине: царевич отбыл «на зверовье»[543]. Место для зимовья Девлет-Гирей выбирал по соответствующему критерию: например, в 1637 г. — у озера Мунчак «на Ишимских вершинах», «для тово что укинули снеги» и «для рыбы»[544].

Хлеб пытались добывать у окрестных землепашцев, отчего набеги планировались во время или после сбора ярового и озимого урожаев — «сев яровой», «в сноп», «в жнитво»[545]. Иногда посылали уважаемых людей (хафизов^_~абызов — о них см. ниже) объезжать башкирские селения, прося там «одежи и кормы»[546]. Видимо, это облекалось в форму ясачного сбора. Эпизодический ясак и поставки «одежи и корма» от сибирских татар и башкир-табынцев служили дополнительным источником существования.

Порой в стойбищах Кучумовичей появлялись торговцы из Средней Азии, которые не только привозили товары, необходимые в повседневном быту, но и пригоняли лошадей. И сами царевичи отпускали своих подданных «в бухары… для торгу»[547]. Тем более что их кочевые станы находились в районе старых караванных путей между Сибирью и Мавераннахром.

Проживание в степях не позволяло высокородным «казакам» долго держаться всем вместе из-за бедных ресурсов этого региона. Даже в периоды лояльных отношений друг с другом (а это, как мы видели, бывало не всегда) царевичи вынуждены были кочевать отдельно друг от друга — пусть и недалеко, в нескольких «днищах», особенно в зимнюю пору, «для тою, что им, живучи вместе, прокормитца нечем»[548].

Организация жизни степных ставок была выработана столетиями истории кочевников. Столь же традиционной выглядела и структура «двора» изгнанного Кучума и царевичей. Среди наиболее приближенных к ним лиц в источниках неоднократно упоминаются аталыки — воспитатели ханских сыновей. Выше упоминалось о гибели в сражении на Оби в августе 1598 г. пяти аталыков, находившихся при сыновьях Кучума. Один из этих аталыков был ханским тестем[549]. В русском аристократическом обиходе татарскому аталыку соответствовал дядька. Так эта должность иногда и переводилась[550]. По возмужании своих подопечных аталыки сохраняли авторитет в их глазах и, соответственно, занимали престижное место рядом с троном.

Иногда на страницах документов встречаются и абызы^_~хафизы. Изначальное значение этого звания — чтец Корана, помнящий весь текст священной книги наизусть. Поэтому хафиз воспринимался как духовное лицо — носитель высшего знания (Кучум привлекал хафизов к толкованию сновидений[551]). Но в татарских ханствах хафизы исполняли и чисто светские функции, связанные с управлением, дипломатией и пр. Даже русские власти обращались к ним для разрешения имущественных и правовых коллизий среди подданных-татар, когда те просили о разбирательстве[552]. Царевичи Али и Канай послали в Москву бить челом государю «из Чат человека своего Безелека абыза»[553]. В 1601 г. Хаджим б. Кучум отправил к башкирам-табынцам собирать «одежи и кормы» своего аталыка Хаджимберди («Козембер-дея») и хафиза Алибая. Тогда же от Хаджима и Каная ездил для переговоров в Тюмень хафиз Менглибай. И он, и Хаджимберди характеризуются каждый в воеводских отписках как «лутчей человек»[554] у этих царевичей.

Другая категория духовных лиц — сеиды не замечены мной в окружении Кучумовичей. Но раньше при Кучуме состоял упомянутый выше Тул-Мухаммед-сеид, который разыскивал хана после битвы на Оби 1598 г. Относительно многочисленная и социально заметная корпорация сеидов, несомненно, присутствовала в Сибирском ханстве. Однако разделить изгнание со свергнутым правителем ее члены, видимо, не пожелали. Сказалось также и нежелание вести жизнь степняков-«казаков». Подобное положение наблюдалось на другом краю Дешт-и Кипчака среди крымских и буджакских кочевых ногаев в 1620-х годах: «Мусульманские богословы не живут между ними, так как не могут привыкнуть к их образу жизни»[555]. Учитывая среднеазиатское происхождение большинства из них, можно предположить, что некоторые вернулись на родину — в Бухару, Хорезм и Сайрам. Но часть все-таки осталась в Сибири. В частости, обосновался в Таре вместе с семейством последний глава духовенства (шейх уль-ислам) Сибирского юрта при Кучуме и его зять, сеид суфий Дин-Али-ходжа, приехавший в Искер из Ургенча. Его потомки в Таре, Тобольске и других местностях Западной Сибири стали родоначальниками нескольких уважаемых фамилий, из которых в XVII–XIX вв. происходили религиозные деятели и купцы[556].