Сибирский ковчег Менделеевых

Иван Павлович с переездом в город обрел прежнюю уверенность в собственных силах и даже нашел место корректора в губернской типографии. Правда, работа оказалась донельзя скучной, однообразной, а жалованье ничтожным. Но все ни без дела сидеть в ожидании, когда кто-нибудь из старых знакомых заглянет с визитом. Сами они с Марией Дмитриевной выбирались из дома лишь в праздничные дни к Жилиным или к Скерлетовым, дочь которых сдружилась с их младшей дочерью Машей. Кто-то из друзей посоветовал Менделееву написать министру и попросить у него пусть незначительную, но должность, если не в самом министерстве, то хотя бы в одном из учебных округов. Немного поразмышляв, он решил, что ничего не теряет, если обратится с подобной просьбой в эту высокую инстанцию и в несколько приемов составил подробное прошение с изложением своих былых заслуг и собственных взглядов на нынешнюю систему образования, предлагая ввести в гимназический курс обучения ряд новых дисциплин, что, на его взгляд, помогло бы молодому поколению в выборе дальнейшего пути после окончания учебного заведения.

Подготовив прошение, он дал его прочесть супруге. Та отнеслась к его предложениям скептически.

– Вечно ты со своими прожектами носишься. Мало за то получил в том же Саратове? Кому нужна твоя юриспруденция и практические навыки? Ты что, думаешь, будто бы кто-то из гимназистов станет сапожным делом заниматься или в кузне будет с молотом стоять? Да никогда! Им танцы подавай, балы, театры. А ты что предлагаешь? Ремеслам учить.

– Пусть не самим ремеслам, но хотя бы основам кустарных производств, – не соглашался с супругой Иван Павлович. – А то иные не ведают из чего сапоги шьют и как хлеб растят.

– Поднимут тебя в очередной раз на смех. То-то слава о тебе пойдет: скажут, на старости лет совсем из ума выжил.

Но Иван Павлович уперся и отступать от своих предложений не хотел ни на йоту.

– Много ты понимаешь, кого и чему учить надо – парировала она, – поступай как хочешь, тебе решать.

Не захотев ничего менять, Иван Павлович отправил свое прошение, хотя и понимал: супруга права и вряд ли его предложение найдет понимание среди министерских служителей, у которых на уме совсем другое.

Ждать пришлось долго. Прошел год, потом еще несколько месяцев, и, наконец, пришел ответ, в котором скупо сообщалось: в настоящее время вакантных мест не имеется и когда таковые появятся, неизвестно. Тут он понял, что рушатся не только его планы, но и сама жизнь и протянет он после этого совсем недолго.

Да и Мария Дмитриевна после выхода мужа в отставку, начала относиться к нему как к еще одному ребенку, и всяческие его просьбы и хотения по большей мере принимала за капризы. Взявшись за управление фабрикой, она во многом поменяла свои взгляды и воспринимала происходящее в зависимости от пользы, которую приносит тот или иной человек ей лично и ее делу. Постепенно она обзавелась нужными торговыми связями, как в ближайших губернских городах, так и в степных районах, где кочевые народы охотно приобретали посуду даже с изъянами. Да и вся посуда зеленого стекла, производимая по давно устаревшим технологиям, не выдерживала конкуренции с той, что везли из центра. Но что-то менять на фабрике она не хотела, довольствуясь малой прибылью. Да и ее былой запас сил и возможностей давно иссяк, и она хорошо осознавала, что через год другой станет такой же, никому не нужной, как ее муж. Но пока еще хоть какие-то силы оставались, она старалась побольше находиться дома, чтоб уделять внимание детям. Если младшие из них Павлик и Дима начали посещать гимназию и за них она могла быть спокойна, как и за Ивана, прошлым летом уехавшего в Омск к Капустиным, то средние дочери, Поля и Лиза, незаметно отдалились от нее и все больше пропадали в религиозном кружке, руководимом Непряхиной.

Дома они сразу же после завтрака закрывались в своей комнате наверху и оттуда неслось их заупокойное пение, сопровождаемое словами молитв. Иван Павлович только посмеивался над затворницами, называя их религиозное увлечение пустой блажью, которая рано или поздно пройдет. Полина даже пользовалась его особым покровительством и вечерами он вместе с ней читал древнегреческую историю на латинском языке. Но случалось, они горячо спорили, каждый по-своему толкуя те или иные исторические факты.

Это тоже раздражало Марию Дмитриевну, которая из экономии средств уже год как уволила всю прислугу и теперь сама готовила пищу для всего семейства, не дожидаясь помощи вечно чем-то занятых взрослых дочерей.