Сибирский ковчег Менделеевых

Болотная улица, где наконец-то окончательно обосновалась семья Менделеевых, была сплошь застроена обывательскими домами хозяев, добывающих свой хлеб насущный через каждодневный труд и лишения. То были столяры, плотники, шорники, пимокаты, сапожники, шляпники, кузнецы, каретники и другие трудники. Один из природных ковалей жил по соседству семейством бывшего директора гимназии и удары его молота о наковальню хорошо были слышны во всей округе. Проживали там и бывшие канцеляристы, отставные обер-офицеры и даже разорившиеся дворяне, существовавшие непонятно на какие доходы.

Неподалеку тянулась одна из главных городских улиц, получившая свое название по стоящему на ней храму Михаила Архангела, одним концом упиравшаяся в Прямской взвоз, ведущий в нагорную часть города, а другим выбегала на Иртышский берег, а если попробовать через него перемахнуть, то путник тотчас попадал на древний Сибирский тракт, ведущий в любой конец необъятных сибирских просторов.

Паутину городских улочек с одной стороны подпирал плоский, как сковорода, холм, прозванный в народе Паниным бугром, а с противоположного края захлестнула, словно петлей разбойничьего аркана, изменчивым руслом могучая сибирская река. Именно к ней стремились попасть и слиться воедино многочисленные речушки, испещрившие вдоль и поперек нижний городской посад. Жилые постройки, начало возведения которых разгадать даже человеку сведущему в этом вопросе, не представлялось возможным, судя по всему, велись столь же стихийно и непредсказуемо, как, скажем, весеннее половодье и в основе своей имели древний крепостной острог. А нижнепосадские улочки заявили о своем существовании далеко не сразу, освоив поначалу ближнюю к своей праматери полосу топкой землицы, чуть позже, застроив первую улочку, робко решились зацепиться за другой берег одной из многих речушек гигантской подошвы, на которой гордо высился вознесшийся над миром холм Троицкого мыса.

Дальше дело пошло веселее и шибче: нижнепосадские дома и ветхие домишки посыпались, как орехи из прохудившегося мешка и остановить их бег мог разве что вселенский потоп или жуткий пожар, ниспосланный свыше за многие прегрешения новоявленных жителей. Да, случались и пожары, и невиданные наводнения, которые можно сравнить с тем самым библейским потопом, но дерзость людская, не знающая границ, отвечала на те бедствия неукротимой волей к жизни и продолжением рода человеческого.

А потому на каждую беду русский мужик отвечал тем, что шел в лес, где, поплевав на заскорузлые свои ладошки, брал топор и валил строевые сосенки, годные для жилья, сараев, столбов и прочего, что потребуется при возведении новых домов и храмов. И даже силы природные, ощутив ту неукротимость и ярость народную, затихли, поняв, не совладать им с неуемным временем, пришедшем всерьез и надолго на берега могучих сибирских рек.

Вот и Болотная улочка, многократно пострадавшая наряду с прочими от разных бед и несчастий, жила, забыв о том, своей тихой обыденной жизнью, не помышляя о красоте и величии, оставаясь рядовой и малоприметной ниточкой городского наряда. И название ее говорило само за себя, хотя едва ли и любую из ее сестричек, проложивших свое деревянное ожерелье, словно борозду после пашни по нижнему посаду, вполне можно было именовать таким же звучно окающим имечком.

Вот только иным повезло больше, и они успели обзавестись в пору ранней своей юности божьим храмом и, соответственно заимели звание благородное, произносимое в раз с крестным знамением. Остальным же достались разные обидные прозвища, на которые были способны только их обитатели. Впрочем, худо без добра не бывает. Если улицы, где селилось благородное население, включая самого господина губернатора, находились под неусыпным полицейским призором денно и нощно, их хозяев нещадно стращали всеми мыслимыми и немыслимыми карами за грязь вблизи домов или выпущенных пастись на зеленевшую лужайку телушек, а то и самих могла зашибить насмерть мчавшаяся в спешном порядке карета, то на сонную соседнюю улочку вряд ли кто рисковал сунуться без особой на то надобности. Знавали о том не только живущие на той улочке обыватели, но и пугливые свиньи с выводком, смело покидали хозяйский двор, облюбовав в жаркую пору ближайшую лужу и не ждавшие, что кто-то чужой вознамерится их потревожить. И уж так повелось, что согнать их оттуда мог лишь пушечный выстрел или сытый корм в корыте.

Едва ли ни у каждого дома слышалось разноголосое козлиное блеяние и гусиное гоготание, служившее забывчивым владельцам ненавязчивым напоминанием о проголодавшейся живности. К их нестройной многоголосице обычно присоединялась ленивая брехня собак и громкоголосое петушиное пение неугомонных охранников, особенно когда случайный прохожий вдруг решился потревожить их мирное существование. И звуки этой полукрестьянской жизни мог перекрыть лишь колокольный звон, призывающий своих прихожан оторваться от мирского и вспомнить о своем духовном предназначении.