Сибирский ковчег Менделеевых

…Увезенный матерью в Тобольск, он два дня находился в забытье и лежал, не открывая глаз. И лишь когда пригласили доктора Дьякова, и тот велел положить ему лед на голову и грудь, чтоб снизить температуру, он пришел в себя. Мария Дмитриевна, хлопотавшая вокруг сына, попыталась узнать, что произошло с мальчиком.

– Глубокий обморок после испуга. Хорошо, если не произойдет потеря памяти. Молитесь, – посоветовал Дьяков.

Пригласили приходского батюшку, отца Якова. Тот окропил больного святой водой, прочел несколько молитв, едва направился к выходу, как Дима слабым голосом попросил пить.

– А что случилось? – спросил он, как ни в чем не бывало. – Почему я здесь?

– Неужели ты ничего не помнишь?

– Помню. Что-то бухнуло и все… Гроза, что ли, была…

– Да, именно гроза, – не стала его переубеждать мать, – полежи еще, – остановила она сына, увидев, что он пытается встать.

– Хватит, пойду, – упрямо отвечал он.

Что случилось на самом деле, ему позже рассказал Павел и тоже спросил:

– Неужели ничего не помнишь? Ты же в коров прицеливался, а я испугался, что нам попадет за них, потому и убежал.

– А что коровы? Живы? – поинтересовался Дима.

– Живы, но тоже напугались. Говорят, у некоторых так молоко пропало. А меня как ты напугал. Гляжу, лежишь и ружье в клочья. Думал, тебя убило взрывом…

– Видать, пороху пересыпал. Теперь осторожней буду. Маменька сильно ругалась?

– Ты ее так напугал, что только плакала. Потом, когда тебя в город повезли, меня за уши оттаскала.

– Больно? – засмеялся младший.

– Не так больно, как обидно. Я что ли стрелял. Тебя жалеют, а я старший, вот мне и достается.

– Ладно, не хнычь, мне тоже бывает достается. Давай лучше костер в саду сделаем, – предложил он новую идею.

– Это зачем еще? – удивился Павел. – Заругают, а то еще и накажут. Вдруг пожар случится.

– Не случится. Мы маленький костерок сделаем, а потом шар склеим из бумаги и в небо запустим. Я читал в одной газете, будто французы на таких шарах людей в воздух поднимают.

– Да ну, – не поверил старший, – быть такого не может. А где мы столько бумаги возьмем?

Склеить шар им так и не удалось, а потому и костер разжигать не стали, а то бы и впрямь могли больших неприятностей нажить.

В Аремзяны Мария Дмитриевна стала наезжать из-за домашних дел реже, а потому и братья там бывали лишь несколько раз в году. Если Павлик обычно шел с местными ребятами на речку удить рыбу, то Диму тянуло в гуту, где он подолгу смотрел, как из расплава выдувают посуду. Больше всего его занимала беседа с мастерами о том, сколько и чего следует добавлять в плавильные горшки и как держать нужную температуру. Названия добавок для смесей он помнил наизусть и сам не раз просился попробовать сварить стекло, но мастера лишь посмеивались и до работы его не допускали.

Глава девятнадцатая

…А вот в гимназии, как только Дима перешагивал ее порог, интерес ко всему у него моментально угасал. Прежде всего ему не нравилось неподвижно сидеть за партой; весь урок молчать, если тебя не вызывают к доске; писать глупые, ни о чем не говорящие фразы в тетрадке или на гранитной дощечке. Учебники тоже были скучны и наполнены бессмысленными правилами, которые зачем-то надо было помнить наизусть.

Все действия по арифметике он запомнил почти сразу, но, когда начались задачи про фунты чая, аршины сукна, ведра вливаемой или выливаемой воды, тут его разум отказывался хоть что-либо воспринимать. Все это походило на детскую игру в прятки, когда кто-то прятался за печку, выставив ноги наружу, а остальные делали вид, что ищут его, отчего становилось смешно и тем и другим. А Диме было совсем не смешно, а грустно и порой до нельзя противно искать решения глупых задач.

То ли дело история, где рассказывали о походах и сражениях, о том, как исчезали целые государства и народы. И он представлял себя закованным в латы, скачущим впереди всех на вороном коне с мечом в руках. И на уроках географии, когда рассказывали об Африке, Америке, о морях, океанах он слушал, раскрыв рот. Но хуже всего ему давалось черчение и рисование. Тут он, как обычно, спешил, рисовал небрежно, абы как, и результат оказывался плачевным.

Отец, просматривая его оценки, только тяжело вздыхал и качал головой, приговаривая: «И в кого ты такой, оболтус уродился, глаза бы мои на художества твои не смотрели». Но, как ни странно, Мария Дмитриевна не разделяла критические настроения мужа, хотя не заступалась за сына, во всяком случае в присутствии бывшего директора гимназии, авторитет которого все также довлел в их семье. С одной стороны, она понимала, что Дима, в отличии от старших братьев порой бывает неуправляем и вместе с тем легко раним, и обидчив. Но его интерес ко всему новому, начитанность, хотя часто и поверхностная, бессистемная, выделяла его среди сверстников. Даже старшие Иван и Павел не могли похвастаться половиной того, что он вычитал в книгах, которые тем и в голову не приходило взять в руки.