Сибирский ковчег Менделеевых

Одно время я занималась у Дмитрия Ивановича корректурой и некоторыми доступными мне вычислениями, когда он работал над своим «Толковым тарифом». Я приходила каждый день и работала до вечера. И тут мне часто сильно доставалось то за ошибки, то за неверные приемы работы, то за то, что спрашиваю о том, о чем сама могу догадаться.

Помню, раз он сам засмеялся, когда сказал мне:

– Я с тобой не разговариваю, матушка, я браню тебя.

Но, всегда все, работавшие под руководством Дмитрия Ивановича, не смотря на его окрики и резкости иногда, любили его потому именно, что это не была злоба мелкой натуры, а нервность и впечатлительность большого ума, который сам-то все так быстро и широко схватывал и только потому искал сотрудников, что на все у него не хватало времени и возможности. Помню, раз ему нужны были какие-то перемножения на многозначные цифры и он предложил мне делать их наперегонки с ним, кто скорее – он или я, и пока я делала два, он сделал семь умножений.

Иногда в дурном духе он накричит на лаборанта, на работающего у него, на прислугу, а потом сейчас же идет мириться и улыбается своей мягкой, доброй улыбкой.

Дмитрий Иванович при своей всегдашней серьезной деятельности очень не любил, когда его отрывали от дела, и бесцеремонно высказывал это тем, кто имел несчастие ему помешать; особенно же доставалось репортерам.

Его прием репортеров бывал часто забавен: он ворчал на них, иронизировал, ругался иногда, и это бывало так комично, что семья сбегалась в соседнюю комнату послушать вежливые и робкие вопросы репортера и ворчливо сердитые, но часто остроумные реплики Дмитрия Ивановича.

Во время так нашумевшего забаллотирования Дмитрия Ивановича в нашу Академию Наук говорили, что немецкая партия Академии его не выбрала именно из-за его беспокойного для них, энергичного характера.

Нервность, горячность, подчас раздражительность – это черты, детали его характера, но основа его, фон – было широкое, любящее сердце. Он сердечно привязывался ко всем своим лаборантам и многим сотрудникам по работам в его лаборатории в университете, а впоследствии к сослуживцам в Палате мер и весов. Он входил в интересы их личной жизни и старался каждому помочь, чем мог. Он особенно был привязан к покойному Л.Л. Кирпичеву, который работал у него, когда он делал исследования над упругостью газов. У него работали тогда несколько лет подряд Н.Н. Каяндер, Е.К. Гутковская, а также В.А. Гемилиан, Ф.Я. Капустин, Богусский, г-жа Гросман. Дмитрий Иванович всегда любил также постепенно сменявших друг друга лаборантов своих: Г.Г. Густавсона, Г.А. Шмидта, Д.П. Павлова, уже покойного, В.Е. Тищенко. Печатая свои многочисленные работы, он в предисловии всегда упоминал обо всех своих сотрудниках и всех благодарил. Даже про меня он упоминал раза два в «Толковом тарифе» и в «Заветных мыслях».

Здесь будет кстати сказать, что Дмитрий Иванович относился всегда с большим сочувствием к так называемому женскому вопросу: к женскому высшему образованно и труду, и доказывал это на деле. Еще в конце 60‑х годов он читал лекции по химии на первых Высших Женских Курсах на Владимирской, и устроил первую химическую лабораторию для практических занятий слушательниц у князя Кочубея.

В его университетской лаборатории работали: Е.К. Гутковская и Гросман.

В Палате мер и весов у него работали на штатных местах несколько женщин с высшим и средним образованием, и он очень ценил их работоспособность.

Нечего и говорить о том, как сильно и глубоко любил Дмитрий Иванович свою семью, своих детей. Он говорил часто: «Чем бы, и как бы серьезно я ни был занят, но я всегда радуюсь, когда кто-нибудь из них войдет ко мне». Он говорил также: «Много я в моей жизни испытал, но лучшего счастья не знаю, как видеть около себя своих детей».

Но Дмитрий Иванович всегда любил, о чем я уже писала, и чужих детей всех возрастов. Дети служащих и сторожей в Палате мер и весов всегда бежали к нему, как только видели его во дворе; они знали, что у него найдется для них и ласка, и гостинцы в кармане: яблоки или конфеты. Каждое Рождество в продолжение многих лет Дмитрий Иванович на свой счет устраивал для детей служащих, сторожей и рабочих в Палате мер и весов, красивую елку с игрушками всем детям.

К служащим в доме его, гувернанткам и прислугам он тоже относился заботливо и сердечно. Они все долгими годами жили у него. Он всегда принимал к сердцу и невзгоды, и радости их.

Несколько лет назад, как-то при мне Дмитрий Иванович пришел к обеду и сказал жене:

– А у нас семейная радость. Михаила (его слуга) женится. Он, вообще, любил больше семейных служащих и семейным в Палате мер и весов прибавлял по несколько рублей жалованья.

Дмитрий Иванович любил также и животных: кошек, собак и птиц. Младшая дочь, когда была маленькая, чтобы доставить ему удовольствие, на время дарила ему свою любимую канарейку, и он забавлялся с птичкой и следил за тем, что она делает. Он очень любил также белого попугая, привезенного его сыном моряком из Индии. Он любил кормить его кедровыми орехами и разговаривать с ним о чае.