Сибирский ковчег Менделеевых

Простояв несколько минут, он не смог заставить себя сесть в проклятое кресло, а потому открыл дверь и кликнул сторожа Потапыча, исполнявшего, кроме того, обязанности дворника и посыльного. Никто не знал, сколько ему лет, но Менделеев помнил его еще по первым годам своей службы. И теперь тот нисколько не изменился, оставался все таким же услужливым, готовым выполнить любые поручения мужичком на подхвате, не задающим вопросы, но всегда готовым сообщить последние новости, поскольку был в курсе всего происходящего в гимназии и даже за ее пределами.

– Потапыч, – попросил его Менделеев, – не найдешь ли ты мне что иное вместо этого замшелого седалища? Что-то боязно мне сидеть на нем. Годков-то ему поболе будет, чем мне, однако…

– Неча, Иван Павлович, на себя напраслину возводить, – хитро улыбаясь ответил тот, – ты пока еще мужик в самом соку. Знаю, что говорю, – подмигнул он с улыбкой. – А что этот трон тебе не по нраву пришелся, то лишь поначалу бывает, а потом ничегошеньки, свыкнешься. Пущай он пока тут постоит, а я сыщу скамеечку какую али стульчик. С этим делом у нас, сам знаешь, небогато, но постараюсь.

С этими словами он скрылся и вскоре появился вновь, таща на плече обычную лавку, что можно встретить в любой крестьянской избе.

– Неужели ничего лучше не нашлось? – рассмеялся Менделеев. – Давненько мне на лавке сидеть не приходилось. В родительском доме, помнится, такие были. Думаю, и сейчас еще служат.

– А чего им сделается, – отозвался Потапыч, ставя лавку к окну. – На ней и прилечь можно и посадить кого рядом…

– Вот ты и садись, первым моим посетителем будешь. Табачком угостить? Закуривай, у меня с самого Саратова запас сохранился, – предложил Менделеев, протягивая тому кисет. – Да расскажи-ка мне, как вы тут жили без меня, что делали? А то, как посмотрю, из старых учителей почти никого не осталось. Ты же должен, как всегда, все знать.

– О чем шибко-то говорить? – ответил Потапыч, набивая директорским табаком свою трубочку. – Зима последняя не знаю как у вас там, а у нас вот шибко снежная была. Замаялся снег грести. Просил кого в помощники определить – и ничего, говорят, сам справишься.

Закурив, Потапыч начал рассказывать о новых учителях, о бывшем директоре, уехавшем в Пензу вместо Менделеева. А потом спросил напрямую:

– А ты вот мне скажи, Иваныч, неужто у нас в Сибири лучше, чем в других местах, коль обратно вдруг возвернулся? Мне так интересно знать…

Менделеев не ожидал от него подобного вопроса, тем более что раньше как-то сам не думал об этом, а поступал так, как подсказывала жизнь.

– Кто его знает, – чуть подумав, ответил он, – везде хорошо, где нас нет. Не мною придумано.

– Это ты верно сказал, – согласился тот. – Я вот нигде дальше Тобольска не бывал, разве что к родне в деревню, когда выберусь – и сразу обратно. Чего в чужих краях делать, ума не приложу. Одно слово – чужие мы там, а тут – свои. И весь сказ.

Так они проговорили едва ли не обо всем на свете чуть не до обеда, пока Менделеев не спохватился, что ему нужно разобрать почту, которая должна была скопиться за последнее время. Спросил об этом Потапыча, и тот, хлопнув себя ладошкой по лбу, ответил:

– Как же! Есть почта. Я уж ее никому не отдавал, узнавши, кто к нам начальником едет. Так у меня и лежит. Счас, я мигом.

Он быстро принес пачку разных конвертов, и в одном из них Иван Павлович обнаружил напоминание из Казани о том, что новому директору необходимо в ближайшее время совершить поездку по губернии и обследовать все уездные училища, о чем непременно сообщить в Казанский комитет университета.

– Ну вот, – с сожалением сообщил он, – не успел приехать, как опять велят в путь собираться.

– Да я так и понял, – согласно кивнул сторож, – вот и отправь, Иваныч, кого из молодых заместо себя. Пущай поглядят, что там деется, и тебе доложат.

– Нет, никак нельзя, – развел руками Иван Павлович, – самому надо. А то неприятностей потом не оберешься.

Уходя, он напомнил сторожу, чтоб тот не забыл налить чернил и подсыпать песка в приборы, стоящие на столе, на что тот согласно кивнул, пообещав все выполнить.

…Дома его ждали, и навстречу выскочили старшие дочери, а следом, ведомый за руку Марией Дмитриевной, в прихожую высунул голову Иван и серьезно спросил:

– Ты, батюшка, с нами жить будешь или опять уедешь?

– Откуда он знает? – удивился Иван Павлович. – Я только что из Казани предписание получил…

– Зато мы с детками, как ты ушел, о том говорили, что папенька наш наверняка сразу уедет. Вот Ванечка и запомнил.

– Горе мне с вами, лучше бы о чем другом говорили. Мне и самому эти поездки уже по ночам снятся, а без них никак.

– Ты уж поезжай, мы справимся, – со вздохом ответила ему супруга.

…Из очередной своей поездки Иван Павлович вернулся лишь к Рождеству, уставший и простуженный. Он долго болел, отлеживался дома. Приходящие к нему врачи лишь разводили руками, советовали беречься. Он кивал им в ответ, но понимал, что сделать это не в его силах.

Один из них после осмотра больного отозвал Марию Дмитриевну в сторону и сказал негромко: