Сибирский ковчег Менделеевых

А тот ни книг, ни денег не вернул, а вместо этого накропал кляузу самому попечителю. Тот вмиг позабыл о своих ласковых словах и обещаниях, прислал на директорскую должность немца Фукса, чем-то ему польстившего. Фамилия сама за себя говорит, одним словом – лиса. Разве мог Иван Павлович ослушаться начальственного решения и не уступить тому свою должность? В том-то и оно, что нет, не посмел. И стал тот Фукс полновластным хозяином при прежнем, пока еще не уволенном директоре Менделееве. Ждали проверку. Сперва приехал уже знакомый Ивану Павловичу по Тобольску профессор Эрдман, что когда-то отметил его заслуги во время тобольской ревизии. Он выслушал и того и другого, обо всем доложил Ученому Совету в Казань. А потом как снег на голову и сам попечитель Магницкий заявился. Если уж он предлагал императору разрушить Казанский университет и камня на камне от него не оставить, то что говорить про Саратов?! Придирался ко всему, к чему можно было придраться. И тоже уехал.

Два года Иван Павлович вместе с семьей ждал решения своей участи в полном неведении и, что греха таить, начал тихонько попивать, чтоб совсем с ума не сойти, оказавшись в безвестности.

Умер один император, на его место заступил другой. Случился знаменитый бунт офицеров на Сенатской площади. А Менделеевы все ждали, пока директорскую отставку одобрит Казанский совет, а затем новый министр, а тем временем и сам Магницкий лишился места, и благо, что нашлось свободное кресло на директорскую должность в Тобольск, куда они теперь и ехали.

Правда, если из Тобольска их семья уезжала с тремя дочерями, то теперь они возвращались уже впятером. И еще сын Иван. Но больно сжималось сердце, когда Иван Павлович вспоминал о смерти старшей – Марии, похороненной в Саратове. И двоих сыновей, чьи могилки остались в Тобольске. Но такова жизнь, и ничегошеньки с этим не поделаешь. Значит, на то воля божья, призвавшего их к себе, не успевших пожить, порадовать родителей, самим насладиться тем, что дано всем и каждому.

И еще он наконец получил дворянство. Был приписан к Саратовскому Благородному собранию. Раньше об этом Иван Павлович мог только мечтать.

А что же дальше? Рано или поздно служба закончится, а там и пенсия. Но силы у него пока есть. Вот бы найти какое место поближе к родной Твери, может быть, даже в Петербурге. Сейчас новый император, может, что изменится и ему предложат продолжать службу в министерстве или в каком департаменте. Тобольское директорство – это тупик, и обратного хода уже не будет. Да и не молод он уже, скоро пятьдесят годков стукнет. Ждать в таком возрасте повышения в чине можно лишь перед отставкой. Неужели на этом все? А как быть с дочерьми? Им нужно будет женихов приискать, а значит, и приданое. От этих мыслей голова шла кругом. Но он муж и отец, а потому не имеет права показать, что устал, сломлен и не видит никаких перспектив. Уж так повелось. Он должен быть сильным, хотя бы ради детей…

…Тобольск мало в чем изменился за десятилетнее их отсутствие: все те же давно не подновляемые купола церквей, ряды разнородных обывательских домов, мычание коров, запертых на ночь в стайках, разноголосая петушиная перекличка, будто то был не губернский город, а обычное село или какая-нибудь забытая богом деревенька.

На перекрестках стояли возле своих полосатых будок неизменные усатые городовые, с подобострастием отдающие честь проходящим мимо военным; по обочинам, позвякивая кандалами, неспешно тащилась вереница каторжников, угрюмо поглядывающих по сторонам и заученно втягивающих головы в полосатых шапках в поднятые высоко вверх плечи. Сердобольные тетки, закутанные в теплые платки, тяжело вздыхали, провожая горемык взглядами, полными тоски и печали, а иные успевали сунуть им в руки, несмотря на грозные окрики конвойных, припасенные заранее пироги или шаньги. Злобно лаяли на всех проходящих мимо из дворов цепные псы, желающие тоже показать себя и получить за то лишний кусок от хозяина. Понуро стояли возле церковных ворот одноногие калеки с кружками для подаяний; торопливо семенил на службу тощий дьячок с козлиной бородкой, кивая на ходу кланяющимся прихожанам.

И над всей этой людской круговертью в небе неспешно проплывали стаи воронья в сторону базарной площади в поисках легкой добычи. Каждый был занят своим делом, и никто не обратил внимания на появление в городе многочисленного семейства нового директора гимназии. И только пожилые гимназические учителя, пережившие уже не одну подобную смену руководства, без особой охоты делились меж собой впечатлениями на этот счет, сидя за чаем после окончания занятий. Один из них с седыми бакенбардами и бритым подбородком, время от времени покашливая и со значением, рассказывал:

– Служили мы с Иваном Павловичем… Помнится, он с тогдашним директором все ужиться не мог, нас, молодых, подбивал скинуть того и нового поставить.

– Никак себя в директора метил? – продолжая смотреть куда-то вверх, спросил учитель словесности, позевывая чуть ли не после каждого слова.