Сибирский ковчег Менделеевых

– Он очень слаб, и я еще удивляюсь, как его организм выдерживает такую нагрузку. Ездить по губернии в его годы просто убийственно. Добром это не кончится, у него слабые легкие, и любая простуда может привести к летальному исходу. Подумайте, как вы останетесь с таким семейством на руках.

– Доктор, поверьте, молюсь денно и нощно и детей к тому призываю, чтоб господь даровал здоровье моему супругу. Но и вы нас поймите, он на государевой службе и по долгу своему выполняет все предписания начальства.

– Не знаю, что и сказать, – помягче отвечал доктор, накидывая на ходу шубу, – домашнее тепло и хорошее питание должны через недельку поставить его на ноги. На службу пока ни ногой, – кивнул он на прощание, торопливо засовывая поданную Марией Дмитриевной купюру в карман.

Мария Дмитриевна вернулась в спальню и подсела на кровать к мужу, поправила одеяло.

– Слышал, что доктор сказал? – спросила она, стараясь придать строгость своему голосу.

– Я и без него это знаю. Лежать, беречься, тепло одеваться. Ничего, отлежусь, а там до лета совсем чуть-чуть осталось, доживем как-нибудь. Лучше накорми меня чем-нибудь вкусненьким, – сказал он, пытаясь подняться.

– Лежи, лежи… Я сюда принесу или попрошу кого из детей, – остановила его Мария Дмитриевна.

Глава третья

Наряду с прочими поздравлениями к Рождеству она получила письмо от брата из Москвы. За эти годы Василий Дмитриевич успел дослужиться до чина коллежского асессора, подыскал себе жену – дочь капитан-командора Биллингса, совершавшего некогда плавание под началом прославленного капитана Кука. Затем капитан-командор перешел на русскую службу и неоднократно бывал в Тобольске, где и свел дружбу с дедом Марии Дмитриевны – Василием Яковлевичем Корнильевым.

Дочь капитана-командора Надежда Иосифовна к моменту замужества была круглой сиротой и жила в доме своей крестной – княгини Прозоровской. Мать жены Василия Дмитриевича Корнильева являлась родной сестрой сибирского губернатора Ивана Борисовича Пестеля. Таким образом, Василий Дмитриевич сумел породниться едва ли не с самыми известными и именитыми людьми, имевшими крепкие связи при дворе. Кроме того, он поддерживал знакомства со всеми известными литераторами из обеих столиц.

Порой, читая его письма, в которых брат обычно приводил стихи кого-то из своих друзей, Мария Дмитриевна вспоминала, как они когда-то читали стихи из журналов, находящихся в библиотеке отца. Уже тогда Василий мог читать наизусть любимого Державина, чем вызывал улыбку собравшихся гостей. И вот теперь он словно дразнил ее своими знакомствами, не раз приглашал приехать в гости. Мария Дмитриевна представила, как заявится к нему со всем семейством. Вот тогда тому точно станет не до стихов.

Но она надеялась, что, может, кто-то из детей, когда подрастет, отправится к дяде и так же, как и он, обоснуется там. Глядишь, и они с Иваном Павловичем переберутся из Тобольска в Москву.

Она тяжело вздохнула, продолжая читать письмо, и остановилась на одной фразе, которой сперва не придала значения. Василий Дмитриевич писал, что управляющий фабрикой в Аремзянах давно не присылал ему отчеты о работе фабрики, не говоря о деньгах от продажи посуды. Поэтому он просил сестру съездить в Аремзяны, встретиться с управляющим и написать ему, в чем причина длительного молчания того.

Мария Дмитриевна отложила письмо и задумалась. Ей нравились те места, где располагалась фабрика: вековые леса, стоящие с двух сторон вдоль дороги, глубокие овраги, по дну которых струились прозрачные речушки. На дорогу осенью часто вылетали глухари и тетерева, подпускавшие к себе совсем близко повозку, а потом тяжело вспархивающие на соседние деревья.

Ей тогда казалось, что они словно въезжают в сказочную страну, где живут некие древние люди, одевающиеся в звериные шкуры и питающиеся сырым мясом добытых зверей. Их дед построил на речке, протекающей вблизи фабрики, запруду и разместил на ней мельницу, где они любили бывать, и с удивлением разглядывали всего обсыпанного мукой бородатого мельника, что таскал на плечах здоровенные мешки, спускал на ночь воду через плотину, громко ругался на мужиков из соседних деревень, привозивших зерно на помол.

Там же она научилась плавать и могла подолгу не вылезать из воды, за что брат прозвал ее русалкой. Об этом узнали деревенские девки и стали дразнить ее, показывая сзади себя руками рыбий хвост. Она сердилась на них, грозилась наказать, пожаловаться старшим. Но те со смехом угощали ее лесными ягодами, кедровыми орехами, которые грызли без устали, и она забывала о своих обидах.