— Назад, домой, на Русь! Или ты думаешь, что они впереди нас помчались к Кучуму?
— Во что верить после стольких разочарований? — осторожно ответил священник. — Ты поймаешь их, Ермак Тимофеевич?
— Я стану охотиться на них, как на лисиц! — с ненавистью сказал Ермак. — Русь не настолько большая, чтобы они там скрылись.
— Ты хочешь вернуться? — удивился священник. — Хочешь отказаться от Сибири из-за Мушкова? Перед нами лежит Сибирь, Мангазея... И неизвестно, что ещё преподнесёт нам неизведанный мир?
— Нет! Мы двинемся дальше, но за ними я пошлю лучших всадников!
— А если беглецы окажутся быстрее?
— Когда-нибудь я вернусь из Сибири! — Ермак глубоко вздохнул. — И найду их! Жизнь человека может быть долгой, если он следует мечте и мести. Мечту — Сибирь — я осуществлю! Остаток жизни... посвящу мести!
Священник с сожалением пожал широкими плечами.
— Ради убийства трёх человек ты хочешь отказаться от того, чтобы стать хозяином Сибири?
«Это клятва, — подумал священник. — Смертельная клятва. И тот, кто знает Ермака, знает также, что он её исполнит...»
Теперь Ермак смотрел на Кулакова неподвижным взглядом.
— Убью! — От этого взгляда у священника пробежал мороз по коже. — Я зарою их в муравейник по шею, сяду и буду смотреть, как муравьи жрут их кусочек за кусочком. И когда они заревут и застонут, станут молить и умолять, я буду играть на дудке... Только тогда я успокоюсь!
Он уставился на священника, ожидая ответа, но Кулаков был парализован картиной мести, нарисованной Ермаком.
— На рассвете мы выступаем! — сказал Ермак, поцеловал уголок рясы попа и покинул юрту.
Священнику показалось, что он только что разговаривал с дьяволом, и лишь таинственный знак «мир» на ягодице спас ему душу...
Чуть позже шестеро казаков с десятью вьючными лошадьми поскакали вверх по Тоболу, чтобы найти брод, а затем преследовать Мушкова, Люпина и Марину.
Беглецы скакали всю ночь, один раз сменили лошадей, оседлав вьючных, нагрузили усталых верховых лёгкой поклажей и прислушивались во время привала, не догоняет ли их Люпин.
— Он уже старый, — сказала Марина, когда Мушков начал торопить с отъездом. — Скакать целую ночь для него тяжело.
— Может быть, он не смог уйти. — Мушков нетерпеливо переминался с ноги на ногу. — Он сказал мне: «Скачите как можно быстрее и сколько сможете! Скачите во весь дух... Я вас когда-нибудь догоню...» Когда-нибудь — значит, не сегодня, Мариночка.
— Он не оставит нас одних...
— Кулаков может его задержать... — Он наклонился в седле и поцеловал Марину. — Сначала ты убежала от отца, — сказал он, — а теперь не можешь без него!
— У меня есть ты, Иванушка, — ласково ответила она, крепко держа его руку. Она поцеловала его ладони и прижалась к ним лицом. — Ты стал таким, как я хотела! Теперь мне снова нужен отец... — Она грустно улыбнулась. — Ты знаешь, сколько раз он помогал мне за эти два года? Не знаю, как всё было бы без него. А теперь мы должны сбежать без него?
— Ермак давно выслал за нами преследователей!
— Ты их боишься?
— Я боюсь только за тебя.
— Давай, садись на лошадь! — попросил Мушков, когда она отпустила его руку и отошла от лошадей. Ночь была такой тихой, что даже степные мыши не пищали, а цикад, похоже, здесь вообще не было. — У нас впереди трудный путь. Нужно добраться до Пермской земли до наступления зимы.
Когда они добрались до реки и поскакали вдоль берега, уже занимался рассвет. В поселении остяков дети с интересом уставились на них, но женщины схватили ребятишек и спрятались в хижинах, а мужчины хмуро смотрели, не понимая, что нужно двум одиноким казакам. Собирать дань? Для этого их слишком мало. Для сбора дани прибывал большой отряд, которому бессмысленно было сопротивляться.
— Сабли наголо и с криком через деревню! — сказал Мушков и выхватил саблю из ножен. — Они тогда не сдвинутся с места!
Они взмахнули саблями, привстали в стременах, пустили лошадей галопом и с пронзительным криком промчались через поселение.
Ни одно копьё не полетело им вслед, ни одной стрелы, никто из мужчин не поднял даже кулак. Остряки были рады, что всё ограничилось лишь криком. Немного подождав, не вернутся ли эти двое назад, они продолжили свои дела.
Спустя четыре часа через это же поселение проскакал третий незнакомец с двумя вьючными лошадьми. Старик остановился, и устало слез с седла. Казалось, что от усталости он едва способен стоять прямо.
— Здесь были два казака? — спросил он на остяцком языке, который немного выучил по дороге на Тобол.
— Да! — Остяки указали на запад. — Двое и ещё две лошади.
Старик поблагодарил, помахал рукой и поскакал дальше.
«Я еду по следу», — подумал он довольно.
Ещё через пять часов в поселении всё изменилось.
Шесть казаков с десятью вьючными лошадьми ворвались в него, избили жителей, разграбили хижины, а затем спросили:
— Проезжали здесь трое мужчин?
Остяки усердно закивали.
— Туда! — сказали они, указывая в степь, ведущую в безграничную даль. Там не было людей, по крайней мере, никто не знал, кто там жил. Жизнь закреплялась только там, где реки и лес...