Сидни Шелдон. Сорвать маску-2, или Молчание вдовы

Теперь, по прошествии пятнадцати лет, конечно, оба постарели, однако если Мик и его коллеги отращивали пузо и двойной подбородок, да еще в придачу лысели, то Джерри высох, словно старая коряга посреди пустыни. Тощий, с обвисшей тонкой кожей и слезящимися глазами, он превратился в развалину, страдающую от артрита и мочекаменной болезни. А хуже всего было то, что годы, проведенные в тюрьме, сломали его.

Джерри Коваку было сорок пять, когда жизнь дала крен. Сначала заболела раком Марианна и сгорела слишком быстро. Мик не мог забыть, как Джерри выл в пустой квартире, обнимая одежду любимой жены.

Вдовцу предлагали взять отпуск: оплакать утрату и наладить быт вдвоем с дочкой, – но ему было так плохо, что он искал утешение в работе.

«Я должен работать, чтобы кормить Джулию», – приводил Джерри финальный аргумент, и друзья отступали.

Поначалу детектив Ковак казался вполне спокойным, но постепенно глубоко запрятанная боль перешла в отчаяние, затем в отрицание и, наконец, в гнев. Джерри стал быстро выходить из себя, скандалил с коллегами, взрывался по любому поводу. Однажды, не поделив с одним из парней парковочное место, он попросту сломал тому нос. Инцидент замяли, Ковак извинился. Однако его бешеный нрав стал проявляться там, где ему не было управы: на улицах, в работе с подозреваемыми и свидетелями он совершенно себя не контролировал, словно искал повод пустить в ход кулаки.

Нужно ли говорить, что повод нашелся? Келси Джеймс, проклятый кусок дерьма, сутенер и мелкий дилер, дал Джерри ложную информацию, которая привела к развалу всего дела. Прямо из зала суда детектив поехал к дому Джеймса, выдернул парня из машины и средь бела дня превратил в кровавое месиво. Келси три недели провалялся в интенсивной терапии, но выжил, к величайшему разочарованию Мика Джонсона, правда, на всю жизнь пересел в инвалидное кресло. Теперь ему требовалась помощь сиделки, даже чтобы справить малую нужду.

Джерри обвинили в нападении и попытке убийства. Коллеги по цеху свидетельствовали в защиту Ковака, утверждая, что Келси тянулся за оружием, что Ковак мог пристрелить негодяя, но не стал этого делать. Им противостояли мать и сестры пострадавшего, рыдавшие в зале и обвинявшие полицию в произволе и притеснении мирных жителей.

Мик Джонсон ходил на все заседания и замечал, как день за днем судья – мягкосердечная, слабая на его взгляд женщина – все больше проникалась показным горем родни пострадавшего, по которому плакала тюрьма. Увы, Джонсон ничего не мог поделать. В ход пошел последний аргумент.

Полицейский психолог рассказал про недавнюю безвременную кончину любимой жены, повлекшую за собой расстройство сознания обвиняемого. Адвокат, стараясь как мог, рисовал картину идеальной семьи, упирая на боль утраты и маленькую девочку, которая могла остаться сиротой. Был приглашен даже местный пастор, клявшийся на Библии, что не встречал более любящего и преданного супруга, чем Джерри Ковак.

И в этот момент на сцену вышла проклятая сучка Никки Робертс. Она была приглашена в качестве эксперта, который должен был подтвердить расстройство сознания подсудимого.

«Могла ли боль утраты временно лишить обвиняемого способности рассуждать трезво и действовать в рамках здравого смысла?»

«Мог ли накопившийся стресс вызвать вспышку ярости, которую не способен контролировать человеческий мозг?»

«Мог ли Джерри Ковак избить человека и даже не понять, что натворил?»

Нет. Нет. И еще раз нет.

Вот что ответила эта дрянь!

Эта доктор Робертс даже не пыталась разобраться в ситуации, не выказала ни единого признака эмпатии. Бездушная кукла! Вынесла заключение, что подсудимый находился во власти гнева, однако прекрасно понимал, что творит, и осознавал последствия своих действий. Он действовал умышленно, и это не подлежит сомнению. Мику Джонсону ничего не оставалось, кроме как беспомощно слушать вердикт и наблюдать, как эта юная девка, не знавшая ничего о его друге и напарнике, сознательно подписывает ему приговор. Она не знала, в каком стрессе жил Джерри, с какими отбросами встречался на улице, как рисковал на улицах жизнью!

Ковака признали виновным и дали двадцать лет.

Он дважды подавал апелляцию. И дважды Никки Робертс подтверждала заключение. Она считала, что осужденный не имеет права на помилование, и никакие особые обстоятельства не снимают с него вины за чужую искалеченную жизнь. Эта баба обеспечила Джерри Ковака казенным жильем до конца его дней.

Мик знал, что никогда ей этого не простит…

Он улыбнулся старому другу, стараясь заразить его хорошим настроением, и сообщил, что снова пустил в ход апелляцию и надеется на удачный исход.

– Думаешь, у нас есть шансы? – почти равнодушно спросил бывший напарник.

– Ну конечно. На все нужно время. Ближайшие шесть недель ждать ответа бессмысленно. И это только первый этап.

– Уж чего-чего, а времени у меня навалом, – хмыкнул Джерри. – Лучше расскажи о своем расследовании.

– Расследование движется. Медленней, чем я хотел бы, но движется. И кажется, я близок к разгадке.