Сигнал из прошлого

Кто это? Что им нужно? Машина-то — действительно патрульная, тут ошибки быть не может. Неужели… Догадка обожгла похлеще ударов. Неужели его арестовали и сейчас будут выбивать признание? Денису доводилось слышать о разных методах ведения допросов, но всерьез он подобные байки никогда не воспринимал, все-таки не тридцать седьмой год на дворе. Диктофоны, камеры, СМИ — утаить от широкой общественности что бы то ни было с каждым годом становится все труднее. И тем не менее — из его разбитой губы текла кровь. Капала на пиджак и рубашку.

— Что… вам… нужно? — сумел выговорить Денис.

Почувствовал, что от него ждут этого вопроса. А заставлять таких людей ждать — означает злить их еще больше. Денис понял, что устал бояться. Он признается во всем. Он подпишет любые бумажки — все равно потом его адвокат от этих признаний мокрого места не оставит. Пусть бьют, пусть делают с ним, что хотят! Лишь бы они немедленно, прямо сейчас поехали к нему домой. Денис знал то, что не знают они: настоящий убийца на свободе. А значит, под ударом семья, жена и дочь.

— Это арест?

— Х*ест, — бросил, словно плюнул, «лейтенант». — Много чести — такое говно, как ты, арестовывать. — Он вдруг подался вперед. — Думал, раз Михал Федорыч на пенсии, так он от этого ментом быть перестал? Тварь! — От удара в живот у Дениса потемнело в глазах.

«Михал Федорыч, — закрутилось в голове, — Михал Федорыч… Кто это? Кто?!»

— От меня добавь, — послышался низкий бас с водительского сиденья. — Я у Фомина в отделе службу начинал.

«Фомин! Михаил Федорович. Ну, конечно. О господи…»

— Месть, да? — отдышавшись, проговорил Денис. — Понял. Принял. Бейте. Только потом, пожалуйста! Отвезите меня домой. Моя семья…

— Вот мразь! Семьей решил прикрыться! — новый удар.

Избивать Дениса в тесноте салона было неудобно, и скоро машина свернула на проселочную дорогу.

* * *

— Э-э… Здравствуйте. Извините, пожалуйста… — Вероника, старательно изображая застенчивость, переминалась с ноги на ногу на пороге закутка, который здесь наверняка гордо именовался «торговой точкой».

Крошечное, в пять квадратных метров, пространство, часть которого занимал узкий прилавок, а все остальное место — стеллажи, уставленные телевизорами, магнитофонами, радиоприемниками, телефонами и предметами, о назначении которых Вероника могла только догадываться. Объединяло их одно: все эти вещи были старыми. Не старинными — а оттого ценными и из года в год становящимися все дороже, — а именно старыми. Из тех, что не нужны никому, кроме таких же стариков, которые вместо того чтобы купить новый телевизор, до последнего будут ломать глаза в обнимку со старым. Они найдут миллион причин, почему это делают: от «лучше звук» до «полезней для здоровья», но на самом деле причин всего две. Бедность или привычка. А как правило, то и другое вместе. У Вероники подобные лавки всегда почему-то вызывали чувство неловкости. Делалось стыдно за то, что сама в последние пару лет сменила уже два телефона и присматривалась к третьему.

К визиту Тимофей готовил ее лично: заставил стереть с лица косметику, гладко зачесать волосы и нарядиться в платье, которое Вероника называла «замарашным». В свое время специально купила именно такое: бесформенное, из дешевой синтетики, невнятного цвета. Сидело платье кошмарно: сзади висело мешком, спереди липло к коленям. Для того чтобы догадаться, какая роскошная фигура скрывается под ним, нужно было обладать незаурядной фантазией.

Тимофею платье очень нравилось. В этом платье Вероника обычно беседовала со стариками и людьми невысокого достатка. У нее было время убедиться, что Тимофей прав, и «бедненько, но чистенько» вызывает у таких людей необъяснимую симпатию. Тонкий неуверенный голос и застенчивое поведение также являлись неотъемлемой частью образа. Модную курточку Вероника сняла заблаговременно, держала в руках ее и пакет из супермаркета, в котором спрятала свою изящную брендовую сумку — стоимость которой примерно равнялась совокупной стоимости всего, что находилось в лавке, включая стеллажи и кассовый аппарат.

— Здравствуйте.

Хозяин «старье-берем» был одет в клетчатую рубашку и жилетку цвета хаки со множеством карманов — набитыми так туго, что казались надутыми. И это было, пожалуй, самым примечательным в облике дядьки, в остальном он являл собой абсолютное не пойми что. Если бы Тиша попросил Веронику описать его внешность, возникли бы серьезные затруднения.

Не очень высокий — но и не сказать, что низкий. Не полный, но и не щуплый. Лысеющий, но еще не облысевший окончательно, остатки седых волос старательно зачесаны набок. На носу — очки с толстыми стеклами, в оправе, которую запросто можно было бы выставить в этой лавке на продажу: такие очки носили, когда Вероника еще не родилась. Возраст — тоже не сообразишь, дядьке с равной долей вероятности могло быть как пятьдесят лет, так и хорошо за шестьдесят.