А у меня не останется ничего, кроме альбомов с фотографиями, на которых красивые люди играют интересные роли. Полный шкаф разноцветных платьев. Господи, кто я? Существую я вообще хоть где-нибудь, кроме как на этих фотографиях? Хорошие роли, плохие роли, более и менее удачные дни, но где здесь я? Лекс никогда не будет утешать меня, как утешает сейчас Машку… Я не нужна этим двоим. Я никому не нужна. И вот жутковатый соблазн старой зимней мысли вылезает на поверхность. Уйти самой… Но я не могу. Чтобы уйти, надо быть кем-то, кто может уйти. Надо быть. А меня нет. У меня нет ничего: ни голоса, ни лица, ни даже собственного цвета волос, я ношу тот, что нравится тебе, я не могу без тебя, у меня ничего нет, кроме этого изматывающего страха, что когда-нибудь ты поймешь, что я – ненастоящая. Что я выдумала, сделала себя такой, какой ты можешь меня любить, потому что быть с тобой оказалось для меня важнее, чем просто быть.
Захотелось, как в детстве, спрятаться под стол, отгородиться от мира розовой скатертью с бахромой. Там, под столом, мой мир, где не надо ничего доказывать, где я – это я…
Я жила для него, я худела для него, я рожала ребенка для него. Я всегда была равнодушна к детям, но помню, как плакала, целуя маленькую Машкину пятку, потому что это был его ребенок. Я гордилась своим телом, растерзанным сложными многочасовыми родами и неудачным кесаревым, потому что это было моим приношением ему, потому что я могла дать ему то, что он хотел. И все бесполезно, он уйдет, и у меня ничего не останется, кроме его дочери, его квартиры, его шрамов на моем животе.
Идеальный брак… Чертовски неудобная штука этот ваш идеальный брак, подумала я с неожиданной злобой. Принцессы не какают, а идеальные жены не жалуются на идеальных мужей. Да и кто захочет слушать их жалобы? Нужно было думать раньше, прежде чем соглашаться на эту роль.
Наверное, стоило позвонить маме. Но у мамы на все случаи жизни был только один ответ – «я тебе говорила». И если начистоту, то мама не имела бы ничего против того, чтобы Лекс ушел. Папа умер так давно. Она не видела большого смысла иметь дома мужчину. Особенно такого неудобного, как Лекс.
Я ушла в ванную и, сидя на унитазе, съела все отобранные у Машки шоколадки. Завернула фантики в туалетную бумагу и выбросила их в мусорку. Жизнь обрела тошнотворную приторную терпимость. Сделалась выносимой. Я включила воду в ванной, села на прорезиненный коврик с утятами и заплакала, привалившись к стиральной машинке. Я сама этого хотела, Господи, я сама этого хотела… Потом полезла в ванну, намазала лицо синей крымской глиной и попыталась на пятнадцать минут выкинуть из головы лишние мысли. Желудок тяжело и недовольно урчал, переваривая неправильную еду, но по телу медленно разливалось облегчение. Глюкозовая эйфория была, конечно, только иллюзией. Но не большей, чем все остальное. Я была уже почти похожа на человека, когда вылезла из ванной. Четыре минуты чистила зубы мятной зубной пастой, чтобы отбить вкус шоколада, прежде чем пойти спать, и чувствовала себя закоренелым рецидивистом, уничтожающим следы преступления.
Лекс вернулся и засел в своем углу. Он работал до полуночи, я чувствовала голубоватый свет монитора и слышала легкое пощелкивание клавиш. Я, лежала с закрытыми глазами и старалась дышать ровно и спокойно, как спящая. Имитация сна отнимала много сил, но я боялась, что, пошевелившись, разрушу еще и эту – последнюю – иллюзию счастливой жизни: муж работает, жена спит, дерево стучит ветками в окно. Я, кажется, и так слишком много разрушила сегодня. Лекс поднялся из-за компьютера около часа ночи, разделся и лег рядом. Осторожно потянул на себя край одеяла. Я наконец могла позволить себе пошевелить застывшей, словно сведенной судорогой, рукой. Он привычно переплел свои ноги с моими и замер, ровно дыша мне в затылок. Лекс засыпал мгновенно и глубоко, как хорошо отрегулированный автомат. Я обмякла и расслабилась в привычном звуке его дыхания впервые за этот бесконечный вечер. Не сегодня, не сейчас… Может быть, когда-нибудь потом… Может быть, он припомнит мне. Наверняка припомнит. Но сегодня он не уйдет. Он выбрал остаться. Мой. Пока еще мой.
И я подумала, почему бы и не покупать иногда шоколад? В жизни столько стрессов, а он все-таки стимулирует выработку серотонина…
Часть вторая
«Дерево»