Сигнальные пути

– Я тебя люблю, – сказала я, но ты меня не услышал, язвительно комментируя новости из Рады. Нам опять не о чем было говорить. По сердцу у меня прополз холодок старого, казалось, забытого страха. Неужели лучшее уже позади? Дни и ночи, когда, даже разделенные сотнями километров, мы были единым целым, думали об одном, желали одного… Разве мы перестали быть единомышленниками, разве я перестала бояться за тебя?.. Нет. Почему же опять все кажется таким серым в этот солнечный, уже практически летний день. Мы были правы, мы были во всем согласны. Чего еще желать…

– Путин – хуйло, – сказал Лекс и добавил практически без паузы: – У меня на следующей неделе тренинг в Челябинске. Собери все, что надо, пожалуйста.

На следующей неделе… А потом? Я не хотела больше мучиться. Будь что будет.

– Когда ты пойдешь в военкомат? Что мне собрать?

Лекс выключил звук у телевизора и посмотрел на меня.

– Аля, ты что, дура?.. – спросил он тем самым ласковым голосом, которым когда-то спрашивал у меня, беременной, не принести ли завтрак в постель. – Я тебя кормлю и Машку кормлю. Что вы будете жрать, если меня призовут?

Я растерялась. Происходила какая-то ерунда. Для меня казалось настолько очевидным, что Лекс рвется на войну так же, как рвался на Майдан, что я просто не могла с ходу перестроиться и тупо продолжала гнуть свое:

– Ну ты же сам сказал: или мы, или они. Я думала, ты считаешь, что мы…

– А еще я считаю, что дерьмо должно течь по трубам, а не разливаться по городским улицам, но это еще не означает, что лично я собираюсь становиться ассенизатором и расхлебывать его! Я, между прочим, налоги плачу! – непонятно почему вызверился Лекс. – А ты могла бы хоть немного думать, прежде чем лезть с идиотскими предложениями.

– Но я ничего не предлагала..

– И не предлагай! Лучше проверь, все ли рубашки нормально постираны. В прошлый раз в Питере оказалось пятно на манжете, я не знал, куда руки девать.

Разговор рассыпался в труху прежнего, казалось, навсегда изжитого непонимания. У меня на глаза навернулись слезы, и я сказала, не осознавая, что говорю:

– Езжай куда хочешь, но, если все это будущее, о котором мы столько говорили, не стоит того, чтобы за него умирать… Если все эти мальчики, которые с утра занимают очередь в военкомат, для тебя всего лишь дерьмокопатели…

– Я этого не говорил… – сказал Лекс, и я со злобным торжеством увидела на лице что-то вроде смущения. – Они герои и молодцы. Но я отвечаю за свою семью.

На этой фразе у меня сорвало резьбу:

– Правда?! И в январе ты тоже отвечал за семью?! И в феврале, когда я каталась по кровати в истерике и кусала подушку, чтобы не напугать Машку. Тогда ты тоже отвечал за семью? Что же изменилось? Ты наигрался? Пора заняться делом? Пусть другие идиоты теперь прутся на полигон изображать светлых эльфов против Мордора?.. Пусть их теперь калечат и убивают?!

Лекс смерил меня долгим внимательным взглядом:

– Ты так сильно хочешь, чтобы меня убили?..

Все мое возмущение вмиг захлебнулось в этом коротком вопросе.

– Нет, о господи, конечно же, нет… Прости меня… Я сама не знаю… – повторяла я, бессмысленно перекладывая бумажку, поднятую с пола, из одной руки в другую. – Прости меня, пожалуйста… – Но я знала, что какая-то доля правды была в твоей страшной догадке. Все снова катилось под откос, и где-то в глубине души мне, наверное, действительно хотелось остановиться, остаться в том мгновении, где мы двое были одним. С тобой живым или мертвым. Нельзя, невозможно было думать так! Это было неправильно! Но я ничего не могла с собой поделать. И чем больше я отпиралась, тем отчетливее осознавала, что действительно хочу, чтобы ты ушел и героически умер где-нибудь под Славянском. И я бы любила тебя всегда. Пауза, повисшая между нами, становилась неприлично красноречивой.

– У тебя Фейсбук открытый, – сказала я. – Кто угодно может прочитать, что ты думаешь о рашке-парашке. Не думаю, что это добавит тебе клиентов.

– Ты права, – мирно, точно и не было только что никакой вспышки, отозвался Лекс. – Сегодня же переведу в режим «только для друзей». Давно пора.

Московская линия. Июнь 2014