Сигнальные пути

Я заметила тебя сразу же, как только сошла с автобуса. И это совпадение казалось естественным окончанием того пронизанного движением, светом и надеждой пути, на который я ступила месяц назад, когда случайно увидела твой профиль, мелькнувший в одном из сюжетов из «зоны АТО». В отрочестве, пробираясь на озеро через территорию ТЭЦ, где бетонные плиты, на которые сваливали горы черного блестящего угля, потрескались от времени, обнажив чудовищные металлические остовы, а из зарослей крапивы и чернобыльника выглядывали детали гигантских древних механизмов, подернутые копотью и ржавчиной, и редкие гудки промышленной сирены прорезали жаркую, неподвижную, гудящую насекомыми летнюю тишину, я часто думала, что это место могло бы стать идеальной естественной декорацией для съемок фильма про «Зону», описанную Стругацкими. И вот теперь здесь, рядом, действительно была «Зона» – смертоносное пространство многократно вывернутых понятий добра и зла, где уже давно никто не желал счастья всем, только некоторым. Только своим.

Ты стоял спиной ко мне и говорил с двумя людьми в военной форме, вероятно ополченцами, угрюмыми и недобрыми, и я узнала жест, которым ты выражал озадаченность или сомнение, эти два соединенных пальца, задумчиво поднесенные ко лбу, прежде чем сумела разглядеть что-нибудь другое. Гораздо позже, как следует разглядев тебя, я была поражена, как сильно ты изменился за прошедшие годы, но в тот момент, когда я увидела тебя против света в золотисто-алой ауре садящегося солнца, это не имело никакого значения. Я вскинула рюкзак на плечо и шагнула вперед. Твой собеседник, стоявший ко мне лицом, озадаченно нахмурился, увидев целенаправленность моего движения, и тронул рукой кобуру. Я шла к тебе, не думая, не сомневаясь, не останавливаясь поправить трущую лямку рюкзака. Какие пути привели тебя сюда? Какие женщины были в твоей жизни все это время, был ли ты один сейчас? Все это не имело значения. Я просто шла к тебе и кричала во весь голос через площадь, полную людей, которые в этот момент не существовали для меня, твое имя. Фамилию, имя, отчество.

Ты оглянулся, сделал полшага в мою сторону, спутники твои уже всерьез напряглись, перехватив автоматы, но ты коротким успокаивающим жестом остановил их и сказал, словно так и было задумано:

– А вот и моя жена.

Я не видела выражения твоего лица из-за солнца и слез, застилавших мне глаза, но в каждом звуке твоего голоса слышалась улыбка, так что я думаю, ты улыбнулся, а потом шагнул мне навстречу, и я легла в твои руки так, словно никогда их не покидала. Запах гари, пороха и чего-то едкого химического, ставший твоим запахом, окутал меня, как облако. А нас уже окружали люди в камуфляже, оказавшиеся вовсе не страшными, а, наоборот, улыбчивыми, добродушными, веселыми. И пока один подхватывал рюкзак с моей больной спины, другой вояка весело кричал прямо над ухом: «А добрая, добрая жинка у Снегиря!»

Ты, на мгновение оторвав меня от себя, представлял своим однополчанам: «Это Аля, моя жена». И я крутилась в твоих руках, словно тряпичная кукла, улыбаясь и кивая. Как всегда, когда ты бывал в ударе, вокруг сама собой ткалась атмосфера легкости и праздника, непринужденно втягивая в себя все новых и новых людей, и вот кто-то уже подорвался бежать за баклажкой «настоящей массандры» и сварганить отличные шашлычки, если, конечно, товарищ капитан не возражает! Было очевидно, что, несмотря на твое насмешливо-жалобное: «Хлопцы, ну вы как дети. Дайте с женой побыть!» – у нас нет ни малейших шансов остаться наедине в ближайшие несколько часов, потому что все эти люди непременно хотели оказаться частью нашего счастья, стать героями истории, так похожей на сказку о том, как девица истаптывает три пары башмаков и изгладывает три пары железных хлебов, для того чтобы найти своего ненаглядного Финиста – Ясного Сокола. Да я и не хотела покидать этого теплого солнечного круга взаимной поддержки и боевого братства. Я боялась остаться с тобой наедине и снова расплескать в бессмысленных выяснениях отношений новое, сокровенное чувство, что поступаю правильно. Что жизнь моя наконец-то вырулила на единственную задуманную для нее колею. И дальше все будет легко. Трудно, больно, но все равно легко.

Ночью, когда мы оторвались друг от друга, ты сказал:

– Помнишь, как на игре по «Севастопольским рассказам» мы лежали с тобой вот так же…

Я помнила. Это было пятнадцать лет назад. Мне только что исполнилось двадцать.

– Ты сказал, что для солдата честь сражаться за Империю и умереть за Империю. А мне послышался в этом какой-то упрек, я заплакала и сказала, что не хочу ни умирать, ни убивать. Ты смеялся, целовал меня и говорил, что для женщины это не обязательно. За эту снисходительность я любила тебя еще сильнее… Я тебя не понимала, и это непонимание сразу поднимало тебя на немыслимую высоту над другими слишком понятными мне людьми…

– Но теперь-то ты здесь. Теперь-то ты меня понимаешь?!

Было непросто ответить на этот вопрос.