Читаем Сигналы точного времени полностью

Одно дело, история, представляемая голосом мамы, или сестры Вали на слух, другое – показанная и сыгранная в картинках. Конечно, в свои четыре я не понимаю, что рисунок, прежде всего, плод мастерства, манеры и вкуса художника. Для меня изображение – абсолютная данность, настоящая, как и всё вообще, что можно видеть. Не плоская, двумерная, но огромная коробка игрушек, которыми можно сыграть бессчётное количество игр, почти бесконечный объём возможностей! У хороших, настоящих картинок правильное густое небо, особенно ночное, и, поневоле, задумываешься, – кто живет в том далёком здании на самой вершине утеса; как падает на половицы лунный свет; видна ли из окошка оттуда ярко-красная шапка? У меня туманное представление о взаимосвязях, нарисованное не сковывает властью целого, а состоит из свободных деталей, которых не пожалел художник для своей картинки. Крупные, средние и мельчайшие, присваиваются в охапку и расставляются на полу или на подоконнике воображения. Не имеет значения, что какие-то были главные, а иные будто совсем ничего не значат; одни на переднем плане, другие на втором, третьем, совсем вдали и больше мерещатся, чем есть. То, что представляет собой рисунок – игра равноценных элементов, собираемых при каждом подходе в свежую не повторяющуюся сумму, получая новые роли и судьбу, подобно цветным стеклышкам в трубке калейдоскопа.

…Увлёкся глубокими густыми тенями за широкими стволами, алыми пятнами земляники, и, словно уснув в картинке, минуя крапки цветного растра, заблудился в чаще. Лес дремуч, тенист, увлекательно ужасен, но не страшен. Не представляю, в какую сторону выходить обратно? Переступая толстые корни, блуждаю в зарослях, прислушиваясь к треску веток, щебетанию птиц, и, спустя долгое, по моим меркам, даже очень долгое время, с облегчением выбираюсь на освещённую опушку, – тут уже рукой подать до дома.


23.

Прелая солома жирно-золотистая, перезрелая в своём золоте и навозе, её выносит тающими потёками из парного сумрака сарая, нависает над ручьём придержанная ноздреватым глазастым снегом, – зрение его неумолимо кончается, лопается глазок за глазком, опуская солому в ручей, а тот, звон, холод, крученье в стремнинах белых щепок, что мы сплавляем с Мишкой корабликами.


24.

В раструбе луча завиваются дымные оперения. Слепящий пучок из дула стрекочущей кинопередвижки целит на белую простынь подрагивающий квадрат в моментальном соре точек, клякс, танцующих линий, кривых крестов, пухлых теней ночных мотыльков. (Тайком ушёл из дома вечером на двор туберкулезной лечебницы смотреть кино, пристроился на скамье между людей в пижамах). По резким, нежным запахам ночи в черничную, свербящую цикадами пустоту раскатывается огромный звук из высоких ящиков. Гулкий голос торжественно обещает, что это всё нам, живущим… Ещё барахтаюсь в быстрых сменах планов – кто-то, сказав пару фраз, выразив эмоцию, внезапно обрывается, смотрение переводится на другого, а внимание дверью нараспашку замирает на прошлой тени, – но приноравливаюсь держаться течения увлекающей, притягательной, пусть и непонятной истории. Глядя поверх едва заметных складок на юных в белых футболках и взрослых в одеждах с кругами и линиями, меня пробирает восхищённый озноб, мурашки неясного предвестия будущего. Я подсматриваю, что уже наступило, просто не дошло к нам, но, если «видно», значит, есть и спешит навстречу. Эти головокружительные здания, площади, гигантские памятники, космические станции не безнадёжно далеко, они, несомненно, настоящее, также как мерцающие неуловимые эхореверберации чужих языков в булькающем треске за тканевым овалом полированного приёмника с проигрывателем у нас в зале. Глубоководная музыка переливается волнами в касании стеклянных или хрустальных дрожащих капель в чёрном окне, усыпанном звёздами, когда плывут по одну и другую сторону ряды букв. Завораживающее одиночество космической перкуссии с прохладной нотой грусти. В тяжелой звуковой волне проступает кружево, её рисунок становится мечтательным, женским, цель поневоле переносится на себя, словно бы слышишь тему маминой тоски по одиноко летящему в пустоте сыну.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Бич Божий
Бич Божий

Империя теряет свои земли. В Аквитании хозяйничают готы. В Испании – свевы и аланы. Вандалы Гусирекса прибрали к рукам римские провинции в Африке, грозя Вечному Городу продовольственной блокадой. И в довершение всех бед правитель гуннов Аттила бросает вызов римскому императору. Божественный Валентиниан не в силах противостоять претензиям варвара. Охваченный паникой Рим уже готов сдаться на милость гуннов, и только всесильный временщик Аэций не теряет присутствия духа. Он надеется спасти остатки империи, стравив вождей варваров между собою. И пусть Европа утонет в крови, зато Великий Рим будет стоять вечно.

Владимир Гергиевич Бугунов , Евгений Замятин , Михаил Григорьевич Казовский , Сергей Владимирович Шведов , Сергей Шведов

Приключения / Современная русская и зарубежная проза / Научная Фантастика / Историческая литература / Исторические приключения
Дочь часовых дел мастера
Дочь часовых дел мастера

Трущобы викторианского Лондона не самое подходящее место для юной особы, потерявшей родителей. Однако жизнь уличной воровки, казалось уготованная ей судьбой, круто меняется после встречи с художником Ричардом Рэдклиффом. Лилли Миллингтон – так она себя называет – становится его натурщицей и музой. Вместе с компанией друзей влюбленные оказываются в старинном особняке на берегу Темзы, где беспечно проводят лето 1862 года, пока их идиллическое существование не рушится в одночасье в результате катастрофы, повлекшей смерть одной женщины и исчезновение другой… Пройдет больше ста пятидесяти лет, прежде чем случайно будет найден старый альбом с набросками художника и фотопортрет неизвестной, – и на события прошлого, погребенные в провалах времени, прольется наконец свет истины. В своей книге Кейт Мортон, автор международных бестселлеров, в числе которых романы «Когда рассеется туман», «Далекие часы», «Забытый сад» и др., пишет об искусстве и любви, тяжких потерях и раскаянии, о времени и вечности, а также о том, что единственный путь в будущее порой лежит через прошлое. Впервые на русском языке!

Кейт Мортон

Остросюжетные любовные романы / Историческая литература / Документальное