Сигналы точного времени

Мне нравится засыпать в грозу под вспышки молний, когда все дома, зная, что этот прекрасный ослепительный ужас за надежными стенами дома снаружи, я в тёплом гнезде и шаровая молния не залетит, потому что форточки закрыты.

8.

Мои старшие сёстры Валя, Тая, двоюродные брат Вова и сестра Наташа, гости из Жирновска, взяли с собой смотреть солнечное затмение. У всех закопчённые стёклышки, мне тоже дали неопасный кусочек стекла в саже. Стоим на открытом пятачке перед домом. Судя по веселой захваченности, должно произойти что-то необычное: старшие охают, восклицают: «Глядите, скорее, начинается!». Посерело, будто в глазах потемнело, опахнуло ночным сквознячком и плавно вернулось в светлое. Попеременно одним и другим глазом прищуриваясь смотрю через тёмное стекло, ничего не вижу. Момент, когда следовало возбуждённо «ахать» вместе со всеми, пропустил, но, чтобы не отставать от общего оживления, с энтузиазмом киваю, что всё видел.

9.

На первой своей ёлке, на маминой работе в больнице, наотрез отказался включаться в хоровод вокруг хвойного дерева. Тут есть вина и на маме, потому что никто не удосужился объяснить, что Новый год – праздник не только домашний, а ёлка – общее нарядное дерево, чтобы маленькие дети ходили вокруг, пели и получали мешочки с конфетами. Наскоро одели в красивое, запихнули в шубу, в валенки, дотащив за руку быстрым шагом к большому кирпичному зданию больницы, ввели в просторную белую комнату, посчитав, что остальное и так ясно, но нисколько не ясно. Вышагивают в круге, раскинув ручки, незнакомые смирные дети, крутят головами по сторонам, обращают широкие или узкие глаза, поверх – растопыренные игольчатые ветки с зеркальными висюльками, разноцветными флажками, спутанными тонкими блёстками, чистый холодный запах, напоминающий о мыле с оттенками всяких лекарственных примесей… Зачем это? Зачем мама подталкивает в спину, а улыбчивый дядя-казах в белом халате и шапочке с круглым зеркалом на лбу тащит за плечо к посторонним девочкам и мальчикам? Ничего похожего на веселье или на игру. Вынутый из своего в недомашнее место не знаю правил и языка, не понимаю про коллектив, и что праздник не только, когда к нам приехали гости или день рождения, но и снаружи, разделяемый с чужими, по установленному порядку, а иначе все расстраиваются. Прилежному хороводу недвусмысленно сопутствует аромат спиртовых растворов, мелькают белые халаты из гулкого коридора… Они такие присмиревшие, дети… Поставленная на стул девочка с большим синим бантом в белых валенках, кончики бровей задраны к верху, старательно выговаривает стих… Все идёт к развязке, которая, конечно же, закончится уколами, – такой я сделал вывод и громко разревелся, вцепился в светло-голубую трубу из края батареи, глядя в отчаянии на свободные солнечные в снегу крыши, невнятно выговаривал через сопли и слюни, что не хочу, чтобы мне делали уколы, а хочу домой! Сценка вызвала интерес на детских лицах, неловкость и смущение у мамы (вмиг её щёки сделались пунцовыми) и живое участие других тётенек, пахнущих сладкими, как сдобная выпечка на закате, духами, с разнообразными башенками и шишками причёсок. Склоняясь, ласковыми увещательными голосами уговаривают присоединиться к детям. Даю отцепить ладони от горячей трубы, подвести к ёлке; не остывшая рука ткнулась в чью-то лапку, на другой замкнулись червячки пальчиков; заиграл баян, широким языком шумно облизав чем-то узорчатым. Сипели и дыхали клавиши с кнопочками на розово-вишнёвом перламутре, пока раздвигались-сдвигались чёрные складки с железными уголками.

10.

Поездка в город ощущается бесконечной, как ровная однообразная степь. Солнечный свет проваливается через боковые, верхние, задние окна, в щели раздвижной двери, кучерявятся маслянистые узоры пыли. Сморенный нежно-зелёный мальчик-казах на соседнем сдвоенном сидении, его везут в город, в больницу, остановка, ему плохо. Пучки белёсой жёсткой травки поверх сусличьей норы, сбиваю носком сандалета песок в ямку. Едем, пока не начинаются сплошные ряды домов, перед навесами – голенастые неряшливые верблюды. В общем зале гостиницы в Уральске впервые смотрю в телевизор. В ряд подпрыгивают на месте, задирая вверх колени, танцуют чёрные женщины. Их груди (на моём языке – «тити») болтаются, дрыгаются в стороны, на неправдоподобно высоких шеях ярусами блестящие обручи. Фигуры отдаляются, поворачиваются, вдруг приближаются вплотную блестящими лицами… Тёмные люди прыгают прямо сейчас, за этим выпуклым окном, выходящим в нездешнее какое-то место, и, конечно, могут заметить, что наблюдаю за ними; на всякий случай прячусь за колонной и слежу оттуда.

11.