Сигурд. Быстрый меч

– Амен, – крикнул я со дна ямы. Хотя веры в Бриану у меня не было. И я снова думал о том, что крещение будет свидетельством моего предательства для всех моих товарищей, для братьев и матери: предал своего ярла, а теперь предал и богов. Голова моя по-прежнему болела, рана на лбу жгла, будто загноилась, пить мне давали очень мало, а от голода начались рези в желудке. Меня трясло, и сил, чтобы бороться, оставалось все меньше.

Но я снова вспоминал о Токе. Я должен жить, чтобы отомстить и расстроить его козни. И если, подобно лучу солнца между грозовых туч, оставался хоть проблеск надежды, то надо было слушать Бриану.

На следующее утро, когда по первому приказу тана Годреда меня должны были казнить, у ямы снова появились люди. Мне спустили лестницу, и я с трудом по ней поднялся. Меня качало. Наверху я увидел аббата Эдгара, Бриану и еще несколько монахов и монахинь. Вокруг толпились люди. Аббат спросил:

– Готов ли ты, Сигурд сын Харальда, покаяться?

Я понял, чего от меня ждут. Я упал на колени – ноги совсем не держали меня – и стал молить Белого Христа простить мне мои прегрешения. Люди вокруг загомонили. Многие крестились, а кто-то поднимал над толпой детей, чтобы они могли увидеть кающегося дана. Украдкой я оглянулся. Воинов было немного, и стояли они расслабившись. Видно, Годред, и правда, перенес казнь.

Ударяясь головой о землю, чтобы боль от раны на лбу вернула мне ясность ума, я подумал о побеге, но решил, что из города мне все равно не выбраться без чьей-либо помощи. А кто будет укрывать дана? Даже Бриана вряд ли стала бы помогать, зная, что ее не простят ни отец, ни ее священники. Да и куда мне бежать? На острове Вект меня, наверное, объявили вне закона, а до родных мест добраться можно, только если встретить какой-нибудь наш корабль, занимающийся грабежом. Но как угадать, куда он придет? Я продолжал кланяться.

Потом ко мне подошел аббат Эдгар и указал на двух монахов. Он сказал, что они будут учить меня божьим заповедям. Я решил, что меня отведут в какую-нибудь церковь, однако вместо этого один из монахов, худой и высокий, спустился со мной в яму. Он назвался отцом Осборном и сказал, что вместе с отцом Вилфредом будет нести мне слово божье. До пятницы я должен выучить несколько молитв, и чем прилежнее я буду учиться, тем больше гирек будет на весах с праведной стороны, когда в преддверии рая будут взвешивать мои грехи. Может быть, я даже ухитрюсь избежать вечных мук в аду, добавил он, и через какую-нибудь тысячу лет, пройдя очищение, попаду в рай. После этого он принялся рассказывать мне о Белом Христе.

Жизнь на дне ямы скупа на развлечения, и стоит радоваться любому скальду, даже если время от времени его сага напоминает бред умирающего от лихорадки. Сначала я молча слушал брата Осборна, не задавая вопросов, но потом все-таки решил спросить, хотя с детства меня учили, что невежливо прерывать рассказчика, если он только совсем не завирается:

– Если твой бог такой могучий, то почему послал на смерть своего сына, а не пошел сам и не убил всех грешников?

Брат Осборн прямо подскочил и начал мне объяснять про жертву, которую надо принести, стал рассказывать про какого-то бонда со странным именем, жившего давно, кому бог приказал принести в жертву своего сына, а потом заменил его ягненком. Тогда я спросил, зачем нужна была жертва, и брат Осборн ответил, что бог решил проверить, насколько сильна вера того бонда.

– Просто проверить веру? – переспросил я. – Какой жестокий у вас бог! Да, конечно, у нас тоже приносят жертвы. Говорят, что в битве с данами Хакон ярл победил только потому, что принес в жертву Одину своего младшего сына. Но тогда он должен был отстоять свои владения, и боги приняли его жертву и даровали победу. И это была настоящая жертва без хитростей с баранами. У нас жертвы не приносят просто так. Ведь только живая жертвенная кровь заставляет богов слышать нас, – повторил я слова, которые когда-то услышал от отца Асгрима.

Брат Осборн вскочил на ноги и начал бранить меня за то, что я слишком привержен поганым языческим богам. Он даже сказал, что сам он никогда не поверит, будто я могу стать христианином. И я сказал ему:

– Мне неведомо, отчего ты злишься, ведь я задаю вопросы, чтобы лучше понимать Белого Христа, а вовсе не для того, чтобы тебя обидеть.

Брат Осборн кое-как успокоился, присел и стал объяснять дальше. Он говорил, что его бог, в отличие от Одина, милосерден, и потому, испытав веру, не принял жертву. А сын божий явился в этот мир нарочно, чтобы принести себя в жертву за все людские грехи, коих немало. И искупил их, став жертвой собственному отцу. Потом отец Осборн добавил, что, видно, мне этого никогда не понять, на что я честно ответил:

– Как раз в этом ты ошибаешься, отец Осборн. Здесь мне все понятно, ведь я с детства слышал, как Один принес себя самого в жертву себе, чтобы обрести мудрость. Так что тут твой бог, возможно, поступил разумно.