Теперь я понимаю: то, что случилось в моём присутствии в тронном зале Короля Плутона, случается каждую ночь – это представление, которое повторяется, словно заевшая пластинка, словно церковный колокол. Устроили его не ради моего блага; я был там случаен. Оно не изменяется; Король держит при себе деревянный молоток, изукрашенный лентами, словно майское дерево, и этой страшной колотушкой наказывает любую импровизацию или отклонение проворно и жестоко. Я собственными глазами видел, как на девушку, которая по ошибке спела слово «мучение», обрушились удары молотка, пока она не исправилась, плача: «Учение, учение, я хотела сказать – учение!»
Хватит, хватит. Анхис, хватит. Должно существовать некое успокоение в описании событий, иначе зачем люди рассказывают друг другу истории? Чтобы исцелить, чтобы смягчить, вот единственная цель изречённого слова.
Мы с Цитерой этим вечером были почётными гостями на ужине. Мы не предполагали, что случится нечто непристойное – по крайней мере, более непристойное, чем заурядный вторник на этой отвратительной планете. Нарядились мы соответствующим образом, в чёрные костюмы, которые не располагали к легкомысленным занятиям. Даже я сумел напустить на себя вид профессиональный, беспристрастный и важный, возможно, с лёгким намёком на способность внушать страх. Я льщу себе, воображая, что способен выдать такую комбинацию в редких случаях. Цитера взяла меня за руку без обычного неприязненного вздоха – неизменного, но почти различимого лишь для того, кто провёл с нею три месяца в одной каюте. Вздох этот выражает несогласие с моими действиями и мягкое отвращение. Но сегодня она его сдержала, так что, вероятно, я выглядел весьма прилично. Я накрыл её руку своей и прошептал:
– Цитера, не теряй бдительность вблизи Варелы. Кого бы он ни изображал из себя здесь, он… плохой человек. – Я даже самому себе показался испуганным ребёнком. Я именно таким и был в последний раз, когда мне случилось оказаться запертым в одной комнате с осветителем из съёмочной группы Северин Анк. Я боялся всего, но его – особенно, его пристального взгляда, его жутких огней в чёрных ящиках, которые он собрал вокруг себя, словно выстроив из них стены тюрьмы.
– Ты в своих заметках ничего о нём не рассказал, – ответила она, приостановившись у дверей наших совмещённых покоев. – Пренебрег какими-то сведениями, утаив их от меня?
Я закрыл глаза. Из-под гнёта долгих лет пьянства и кое-чего похуже выплыли образы и достигли поверхности: столовая «Моллюска», люди плачут, мужчины и женщины кричат, доктор с жёлтыми руками, пистолет, который никому не принадлежит… дым – стигийский, ненормальный дым с ужасным привкусом – но это был дым без огня… так много света, так много света! А потом мужские кулаки – кулаки Максимо – бьют меня снова и снова, его ботинок с хрустом опускается на мою уродливую руку…
Я зашатался. Цитера помогла мне устоять на ногах, в её глазах под золотой маской отразилась неподдельная тревога. Какое чудо. Выходит, она всё же волновалась за меня.
– На Венере я не запомнил о нём ничего, за исключением запаха – он уделял личной гигиене больше внимания, чем остальные. Даже от Северин по утрам неприятно попахивало, а вот Варела… он всегда источал аромат мыла. Но… на корабле, по пути домой. Он меня избил; велел помалкивать. Никому не говорить, если сумею. И показал мне воздушный шлюз. Спросил, нравится ли. Каждый день спрашивал. Я сбежал от него…
Но на Венере было кое-что ещё. На фотографиях, в документах, в моей собственной памяти оно плясало у самого края пропасти, к которой мой мозг не смел приблизиться.
Компаньонка протянула мне стакан её собственного бренди – каллистянского, которое она, должно быть, прятала от меня на корабле; я почувствовал, как возвращаются силы. Возможно, вся сила, которой я когда-то обладал, происходила из бутылки, из распылителя, из шприца. Без них я одинок.
– Ты уже не ребёнок, Анхис. Он не может тебе навредить. А мне и подавно. Могу тебя заверить, я одним взглядом осаживала мужчин куда более отважных, чем какая-то пропитанная алкоголем театральная крыса.
Как добра была она со мной в тот раз. Понятия не имею, что на неё нашло. Возможно, она плохо себя чувствовала. Если бы мы только знали.