Сияние

Появились Боцман и Мореход, опять безумно молчаливые и в своих безумных масках, и отвели нас в столовую. Там уже был накрыт длинный чёрный стол, ломился от чудесных яств, земных яств: зажаренные до блестящей корочки индюшки и гуси, тарелки зелёных овощей, украшенных сладкими орехами и маслом, хлеб, источающий пар, шампанское, холодный вишнёвый суп, пироги с тыквой – всё настолько безупречное, словно приготовленное какой-нибудь почтенной дамой из Сент-Луиса в её скромной кухне. Весельчаки уже сидели за столом, разговаривали, смеялись, даже пели, словно их ничто в целом мире не тревожило. Мы заняли свои места за дальним концом банкетного стола. За противоположным концом сидел Максимо Варела, великий осветитель, Безумный Король Плутона. Его костюм не сильно отличался от наших – но лицо скрывала всё та же неприятная, зловещая маска, изображающая Северин.

Мы ели, но еда не насыщала. Индюшка, гусиная подлива, брокколи и брюссельская капуста на вкус казались одинаковыми, и аромат их не был сильней, чем аромат цветов инфанты: сладкий, сложный, но едва ли сравнимый с ароматом ноги ягнёнка, каким я его помнил. Никто с нами не разговаривал; они вели себя так, словно мы были совершенно невидимы, тянулись мимо нас за добавкой, пинали под столом наши голени. Я искал взглядом глаза Варелы, чтобы сравнить их с глазами человека в моих воспоминаниях – того, кто прижал моё плечо одним ботинком, в то время как каблуком другого давил мою кисть. Но видел я лишь пластиковое лицо Северин Анк, невыразительное и сбивающее с толку.

Затем вся компания проследовала в тёмный зал, примыкающий к обеденному. В их глазах шевелился неподдельный страх. Нас до мозга костей встревожило, насколько голым выглядело помещение – голые стены, ни звука, ни света, и ничего, заслуживающего охраны. Гиену человеческого сердца выпустили на свободу в комнатах этого дворца. Я предложил Цитере руку, но она отказалась.

– Меня не твой комфорт заботит, – пробормотал я, и она одарила меня тем сердитым взглядом, который я хорошо изучил на борту корабля.

Ну ладно. Ощущая дискомфорт, мы вошли в эту комнату без света, широкую и достаточно длинную для того, чтобы сквозняки и эхо играли здесь роли жутких, невидимых хозяев. Я ощущал движения тел, слышал шелест ткани, мягкие удары предметов, но ничто не имело имени или формы; ничто ещё не было собой. Наконец забрезжил свет, как будто пришла заря: он был едва заметным, если не считать некий красноватый оттенок, проступивший вокруг. Потрясённый, я услышал шум океанского прибоя. Обозначились резкие тени – тени из мелового периода, с широкими папоротниковыми ветвями и стволами, спутанные кустарники, шипы и колючие лозы. Я почувствовал, как на голову упала капля дождя. Ощутил запахи озона, мха, недавно прошедшего шторма. Зелёные огни словно потерянные изумруды испятнали чёрные глубины потолка. Наметились силуэты разбитых кораблей, разрушенных дворцов, изувеченных тел. Полился свет, по цвету напоминавший тела утопленников, по-змеиному скользнул навстречу Королю, который ступил в мир, созданный его силами.

Он сделал шаг. Ещё один. И повернулся. Стал ходить по кругу, маленькому кругу, снова и снова. На нём больше не было маски с лицом Северин. Теперь его череп скрывал гротескный Зелёный Человек, с гривой из спутанных водорослей, цветов апельсина и кусками коры какао; к висячим лозам были привязаны рыбьи кости. Король всё кружился и кружился, опустив голову, прижимая руку к обнажённой груди. «Нет, нет, нет», – шептал я, тряся головой, пытаясь отступить, выбраться из этого места до того, как место увидит меня, но стена тел меня поймала, удержала. Король кружился. Тяжёлые листья на его маске подрагивали от настоящего ветра, который подул из ниоткуда и завертелся, трогая мои перчатки, словно зная – зная! – что прячется под ними.

Я заплакал. Мне не стыдно. Любой бы заплакал на моём месте.

Король остановился так внезапно, словно ему воткнули нож в глаз. Он повернул ко мне голову, но тело его осталось недвижным. Глаза маски были пустыми дырами, проделанными в зелени. Два длинных побега свисали почти до талии. Они оканчивались сферами цвета меди, в которых плескалось какое-то жуткое бесцветное вино – и разве я не знал, какое? Как я мог не знать? Я вцепился в Цитеру Брасс.

– Вытащи меня отсюда, – прошипел я. – Мне нельзя здесь находиться. Это жестоко. Защити меня. Делай свою работу.

– Возьми себя в руки, – прошипела она в ответ.

Король заговорил:

– Ни одна история не может по-настоящему начаться, пока автор её не исповедался. И потому я хочу возложить своё признание на алтарь рассказа. Услышите ли вы меня? Сделаете ли так, как я прошу?

Я не ответил ему – я не мог.

– Сделай это! – взревел Король Плутона. Он внезапно рванулся ко мне, словно лев к раненой жертве; его ноги и руки были изрисованы, покрыты мазками краски, чёрными и белыми, резкими, жуткими. Краска вязкими, жирными слезами капала с его бицепсов, бедер.