Сияние. Прямая речь, интервью, монологи, письма. 1986–1997

Е. Л.: Да нет, они-то сейчас вместе. «ДДТ», «Алиса» и другие слились в одну обойму с «Любэ», Алёной Апиной… Просто я не хочу быть рядом с ними. Я прекрасно помню и никогда не забуду, как Шевчук пел в том черном октябре для омоновцев, а потом размахивал резиновой дубинкой в телекамеры.

N: Когда-то случится так, что вас не станет. Что и кому вы завещаете?

Е. Л.: Кому — не знаю. Безусловно, найдётся кто-то, кто займёт моё место. Что? Не врать прежде всего и не бояться. Для этого всё время надо ходить по краю этого мира — когда человек уже заглянул ТУДА, то ему не важны материальные блага, он не может врать и, словно заглянув себе в глаза, как никогда ясно понимает, есть ли ему за что умирать или нет. Это главный вопрос, который должен волновать человека.

N: Что будет, когда окончится ваша война?

Е. Л.: Начнётся другая. И так бесконечно.

Глупый мотылёк догорал на свечке,
Жаркий уголёк, дымные колечки,
Звёздочка упала в лужу у крыльца…
Отряд не заметил потери бойца.

Катерина Гордеева

Город N, № 15/67, Ростов-на-Дону,

20 апреля 1994 года

Концерт в Ростове-на-Дону состоялся в рамках гастрольного тура «Русский Прорыв», под флагами национал-большевистской партии, к которой Егор к тому времени примкнул. За словами последовали и дела.

Егор Летов — Игорю Малярову Интервью специально для газеты «Бумбараш — 2017»

— Егор, первый же вопрос — по текущей политической обстановке. Как ты относишься к пропагандируемой преступным режимом, палачами идее «гражданского согласия»?

— Я против «гражданского согласия»: это глумление над жертвами, над пролитой ельцинистами в октябре 1993 года кровью. «Договор о гражданском мире» — отвратительный документ, соглашательство, предательство. Неприемлемо и непонятное «Согласие во имя России». Объединение сейчас необходимо — но не соглашателей, а радикальных сил — как против правящих кругов, так и против соглашателей. Между бедными и богатыми нет и не может быть примирения! Национальное примирение — говно! Не будет от него добра.

— А ведь эту идейку не брезгуют по-своему разрабатывать и некоторые деятели оппозиции…

— Мы уже видели, как «центристы», «умеренные» предали радикальную оппозицию участием в выборах в Думу, Зюганов подставил Анпилова. Я — за союз подлинно радикальных сил. Жириновский только кажется радикалом, Жириновский — такой же серый кошмар, как Зюганов — серо-розовый… Не согласие нам нужно в оккупированной стране, а революция: национально-освободительная, перерастающая в социальную.

— Я заметил, что патриотические по названию (по сути — национал-буржуазные) издания сделали тебе хорошую рекламу. Они увидели в тебе только певца национальной русской идеи. Эдичка Лимонов с восторгом считает тебя «своим», национал-революционером. Но какая революция — твоя?

— Не только национально-освободительная, но и социальная. Потому что русскому характеру всегда были присущи начала и соборности, и бунта: вспомним восстания Пугачёва, Разина. Это будет глубоко русская, национальная по характеру революция. Она, транслируясь на другие народы, будет ими поддержана. Идея мировой революции, революционной бескомпромиссности зажжёт всемирный очистительный пожар.

— Это великолепно! Творчество — и революция! Ты мне напоминаешь молодого Володю Маяковского!

— Только пламя революции поможет миру родиться заново, сотворит мир новый. Мне всегда была близка революционная эстетика: взрыв пассионарности, огненно-революционные ценности, наибольший накал её я вижу в 1917–20-х годах. Мне кажется, что потом всё несколько угасало, с каждым последующим периодом — система умирает без огненного стержня… Искры революции — это искренность, утверждение ценностей от сердца. Без этого — ничего. Андрей Платонов после Революции ходил по деревням — и там ему говорили, что теперь, после революции, не будет больше смерти. И когда какой-то дедушка умер, все поняли, что что-то не так…