Сияние. Прямая речь, интервью, монологи, письма. 1986–1997

Пока N волновали вопросы коммуникации, музыканты сидели в гримёрной, боясь выйти на сцену, чтобы объявить бушующим в зале «существам», что Егор Летов задерживается. Именно в этой сюжетной паузе удалось поговорить, причём разговор удивил контрастом с ожидаемым: ударник «ГО» называл корреспондентку N принцессой и сеньорой, задумчиво перебирал на рояле ноктюрны «короля гармонии» Шопена.

Говорили о бренности всего земного, суетности жизни и пошлости толпы. «ГО» приехала в Ростов после гастролей в Киеве и Луганске, музыканты говорили, что наш город какой-то чёрный и надменно самодостаточный, что здесь сил нет свободно вздохнуть и, видимо, очень тяжело жить. Сами живут в Москве где придётся, переезжая с квартиры на квартиру. Когда давали адрес, по которому попросили прислать фотографии, с трудом определились, где будут через две недели (фотографировались все вместе и поодиночке, с азартом, говоря, чтобы напечатали побольше, так как постоянно дерутся из-за фотографий). Мельком вопрос: «Вы кумиры? Вы купаетесь в славе?» — «Нет, это слишком преходяще».

Потом они ушли на концерт, на забрызганную светом сцену, в крики поклонников и в свой надрыв. Перед выходом шёпотом решили, что через каждые три песни будут отдыхать под предлогом настройки гитар. И два часа «Оборона» работала на износ.

Егор двигался по сцене пластично и угловато одновременно. Действие как будто происходило в странном квадратном мире с порванными голосовыми связками, среди разбитого быта и ущербного мироощущения. Тексты песен приводить неуместно — не выдержит никакая бумага.

После двух часов концерта, едва переведя дух, запели в гримёрной «Варяга» и «На сопках Маньчжурии». Появился шанс продолжить интервью, на этот раз и с Егором Летовым.

Е. Л.: Жизнь — это преодоление постоянного дискомфорта, это поле, на котором каждый обязан пройти через определённое испытание. Я называю это войной. В этой войне я лейтенант. Наверное, есть более высокие духовные силы, как солнышко или как ветер, они велят, куда надо идти и за что воевать.

N: Не страшно всё время воевать?

Е. Л.: Если мы взяли в руки гитары, то мы уже начали воевать. Тысячу раз прав Владимир Маяковский с приравненным к штыку пером. Янка не выдержала боли, Башлачёв тоже. Мне не остаётся просто ничего другого, особенно после октября 1993 года, когда на моих глазах умирали люди.

N: В августе 1991 года тоже умирали…

Е. Л.: Трое пьяных под танками? Ну и за что они воевали?

N: За свободу своей Родины.

Е. Л.: Для меня свободная Родина — это Родина, свободная от той политики иностранного капитала, которая господствует сейчас. Если хотите, я славянофил, но для меня не является определяющим фактором национальность человека.

N: Чем-то похоже на идеи Жириновского.

Е. Л.: Я не имею к Жириновскому никакого отношения. Он ставленник нынешнего политического строя, выполняющий определённую функцию. Он очень выгодный и удобный провокатор. У каждого музыканта, как у любого человека, есть свой взгляд на вещи, в том числе и на политику. Мои взгляды близки к взглядам Лимонова (кстати, он собирался приехать с нами в Ростов, но в последний момент не смог), к взглядам ультракоммунистической партии. Я коммунист по убеждению и свято верю в идею Свободы, Братства и Равенства. Среди защитников Белого дома я видел умных, добрых, порядочных и весёлых людей, которые, заранее оплатив свои похороны, шли защищать Родину.

N: И вы не считаете это фанатизмом?

Е. Л.: Защита Родины — фанатизм? Это же не ислам. Там были разные люди — от детей до стариков. Анархисты и панки с флагами, а рядом стоял и курил, смеясь, православный священник.

Если бы у меня был сын, я тоже отправил бы его на эту войну. Потому что каждый, пришедший в эту жизни, обязан воевать.

N: Неужели вы настолько не любите мир, в котором живёте?

Е. Л.: Я живу в этом мире, следовательно, я его люблю. Последние годы я ставил опыты с ЛСД, я лучше стал понимать мир, я видел больше сторон бытия, но любовь не прошла, и я буду воевать, чтобы сделать мир лучше.

N: За вами идут не всегда зрелые люди, и естественно возникает вопрос о подмене идеи.

Е. Л.: Это наша беда. Дело в том, что, когда мы начинали эту войну, мы боролись против брежневского строя, который, по существу, не являлся коммунистическим. Мы осознавали те реалии, за которые боремся. Некоторым выгодно было использовать эту идею в извращённом виде, другие просто её не поняли. Но я всегда знал, куда и зачем иду. А значит, несу ответственность за тех, кто идёт за мной.

N: Раньше тусовка российских рокеров была чем-то единым и неделимым. Теперь всё по-другому. Почему?