Сияние. Прямая речь, интервью, монологи, письма. 1986–1997

В происходящее верилось с трудом. Ещё бы — вечный и великий оппозиционер, крутейший панк, главный «политик» русского рока — Егор Летов приезжает на гастроли, спокойно даёт интервью телеканалу, разговаривает с прессой. А ведь ещё несколько лет назад такое и представить себе было невозможно. ГО избегала больших залов (там слишком много «чужих»), категорически не общалась с официальной прессой, а уж услышать эту омскую группу по телевидению или радио — это вообще нонсенс. Но времена меняются, люди тоже. Изменился и Егор. Немного, но изменился. Жаль только, что собравшиеся 17 ноября в ДК им. 50-летия Октября поклонники ГО этого понять не смогли, а точнее, не захотели. Естественно, что на таких концертах 99 % зрителей — не просто слушатели, а свидетели и участники некоего энергетического обмена. А энергия била через край. Классно, конечно, когда все вместе и все эмоции на длине одной волны, но зачем же при этом буйствовать и крушить мебель вокруг себя? Я, например, очень хотела услышать «Свободу» и «Евангелие» из последнего альбома ГО «Сто Лет Одиночества», о чём и сказала Егору после концерта. Мне объяснили, что вот Манагер (Олег Судаков. — Е.Н.) и Кузьма (Рябинов. — Е.Н.) — они тоже хотели сыграть эти песни, но… «„Мы как посмотрели, какой народ в зале“, — сказал Егор, — ужас, новых песен решили не петь». И очень жаль. Поскольку новый альбом ГО «100 Лет Одиночества» — глубокая философская работа, на этот раз лишённая политических лозунгов. Это размышление о свободе выбора, свободе полной, свободе, за которую платят страшную цену. В нём одиночество и душевная тоска, смерть (альбом навеян смертью Яны Дягилевой. — Е.Н.) и воскресение. Метафорические бессюжетные картины выстраиваются в ряд мозаичных образов и действуют на подсознание, эмоции. И музыка тоже заслуживает особого внимания. Правда, в разговоре Егор несколько раз подчеркнул, что их музыка нарочито примитивна, поскольку у ГО музыка — только средство борьбы. Но в последнем альбоме музыка — равноправный участник творческого процесса. При записи был использован ряд новых инструментов — скрипки, флейта, клавишные. В музыкальный рисунок вплетены и всевозможные эффекты — синтезаторные переливы, электронные шумы. Всё это в совокупности — музыка, текст и даже картина — обложка альбома являет собой репродукцию иконы «О отшествии преподобнаго в пустыню от славы человеческия» работы Егора Летова и Кузьмы Рябинова — производит очень сильное впечатление. Но этого мы с вами, уважаемые господа, лишились. А получили — скомканный концерт (увы, нехватка времени), ужасный звук и испорченное настроение организаторов. Игра музыкантов была, скорее, попыткой обхитрить самих себя или звукорежиссёров, чтобы сквозь гитарный рёв, треск и шум прослушивались хоть какие-то аккорды и хоть какие-то слова. Но публике этого вовсе не требовалось. Тексты песен и так все знали и пели — вместе с Егором и даже за него. Что ж, «оттянулись», как смогли. Как говорится — каждому своё. Остаётся надеяться, что ущерб всё-таки будет возмещён, Егор приедет весной, и общение наше будет более успешным. А тогда времени для разговора было мало — в девять вечера музыканты уезжали в Москву. Но на несколько вопросов лидер ГО всё же ответил:

— Егор, почему вы вообще решили вместе собраться и песни сочинять?

— Ради чего мы группу собрали? Да потому, что хочется услышать что-то новое. Так как вокруг нет ничего стоящего, сочиняешь сам то, что хочешь услышать. Я сам создал группу, которая мне нравится.

— То есть ты самодостаточен?

— В конечном счёте — да. Я от своих песен получаю удовольствие, ставлю кассету — и мне хорошо. Я слушаю «Сто Лет Одиночества» и плачу. Я понимаю, что это шаг…

— И как оно — сочинять? Тяжело?

— Конечно, сочинять — мучительное состояние. Мы вообще-то не являемся авторами в широком смысле слова, а скорее, проводниками, медиумами.

— То есть вы доступными средствами передаете некую информацию, идущую откуда-то извне?

— Точно. Ведь как я пишу — я вхожу в определённое состояние, и через меня проходит некий информативный поток. Это даже вдохновением назвать нельзя, это нечто другое. Начинаешь мучиться, болеть, несколько месяцев, полгода — не можешь спать, есть, ничего, доходишь до состояния, когда просто сходишь с ума. Это напоминает ситуацию, когда решаешь сложную задачу и никак не можешь решить, и вдруг в некий момент видишь: ответ-то лежит на полке, и неожиданно получилась песня.

— Вот как, оказывается, тяжко рождается искусство.