Сияние. Прямая речь, интервью, монологи, письма. 1986–1997

— А всё это не собакам даётся, но своим. Я, по крайней мере, на это уповаю. А то, что потешаться будут… так пусть себе посмеиваются. В «Том самом Мюнхгаузене» Марка Захарова отличнейше было сказано: «Это не всякий может себе позволить — быть смешным». Действительно, не всякий! Позволить себе такую напрасную наивность, растопыренную смелость и беспардонную святость — быть ПОСМЕШИЩЕМ. Позволить себе такую наглость — быть слабым, простым, быть попросту хорошим, как Кириллов в «Бесах». И они все — смеющиеся и издевающиеся над нами — на самом деле, я знаю, боятся. Боятся до патологии. На самом деле они всё понимают. И им не смешно. Им страшно. И до рвоты завидно. Ни один католик не позволит себе быть Христом, а я вот открыто могу заявить, что внутренне я истинно таков, как возносящийся Христос на картине Грюневальда!

— Даже так?

— Даже и не так! Я сугубо и всенепременнейше считаю, что то, что мною тут вещается, — есть, не более и не менее, как пятое и единственное верное и священное Евангелие, да и вообще, — Книга Бытия Всех Времён и Народов! Себя же я причисляю к лику святых — как в песне Кузи Уо поётся: и отныне вам жить подобает по образу и подобию моему! Позволяю себе ВСЁ. Нету ничего, что я не могу себе позволить: от Вечного и святейшего бытия до сырого и кислого небытия. Только от тебя самого зависит — кем тебе быть… И это определяется тем, на что ты замахиваешься и сколь многим ты способен пожертвовать. «О, засмейтесь, смехачи!»…

— А вот теперь такой вопрос. Как ты расцениваешь то, что в своё время и Ромыч, и Чёрный Лукич, и многие другие твои соратники выдавали невиданные, дерзновенные в своей дерзновенности опусы, а затем вдребезги отреклись от всего содеянного. Вот как ты разумеешь — их былая крутизна являлась их собственной заслугой или…?

— Да какая на хуй разница — чьё это! Это и так известно — чьё. Автор один. Автор у всех у нас один. Это — то, что нами движет, то, откуда мы родом. Тот, кто хоть раз это понял, принял и вошёл в игру — никуда из неё не денется. Он уже в высшем смысле как бы спасён, как мне кажется, как бы низко он в процессе этой игры ни сверзился, в каком бы говне ни потонул, какой хуйнею бы ни занимался. Рано или поздно он проснётся, всё поймёт и засмеётся, как Кришна в притче про то, как он однажды воплотился свиньёй. Ромыч уже навечно автор «Непрерывного суицида», «Рок-н-ролльного фронта», «Убей мента», да и вообще «Инструкции По Выживанию». Вся поебень, которой он сейчас мается, — простится, забудется, да, скорее всего, и вообще во внимание не примется! Важно то, что он однажды (да и не раз) поставил всему миру (в очередной раз ухитрившемуся не заметить этого) МАТ, как в рассказе Василия Аксёнова «Победа». Он — в моей вечности. И я думаю, что где-то в глубине души он всё это и сам понимает, поэтому психует и выёбывается. Как бы там ни было, он — навечно мой лихой горемычный собрат в нашей общей удалой и безобразной рок-н-ролльной войнушке, — так же, как и Чёрный Лукич, Димка Селиванов, Янка… да и вообще, — все те, кто хоть раз поучаствовал в этом скромном празднике.

— Как ты относишься к профессионализму? В записи, в исполнении?