Сикль за твои мысли (ЛП)

Щелк! — Гермиона вдруг ощутила всю неловкость ситуации.

— Ты слышишь мои мысли, — прошептала она.

— А ты слышишь мои. По-моему, очаровательно, что скажешь?

— Это ведь твое зелье? Его эффект — телепатия?

— В какой-то мере, — он пожал плечами. — Правда, устроенный тобой взрыв я не предусмотрел. Кто же знал, что ты способна на такое?

— Это все ты виноват, — прошипела Гермиона.

Малфой закатил глаза.

— Ну или ты могла просто дать мне златоглазок, как тебя и просили, а не цепляться, как истинная зубрила, к каждой мелочи. Ты же знаешь, я разбираюсь в зельях.

— Но это ты придумал сам, — покачала головой она.

— Да, Грейнджер, его придумал я. Так, для справки: я слышу и не связанные с учебой мысли.

Жгучий румянец залил ее щеки: она ведь думала о его внешности, руках…

— Ты знал, — прошептала она, — вот зачем все эти пошлости о моей заднице.

— Тайное стало явным, а, Грейнджер?

— Но ты же ненавидишь меня! — поразилась Гермиона.

Его губы дрогнули.

— Ненависть — слишком громкое слово. Ты меня раздражаешь. Заставляешь завидовать. Пожалуй, пробуждаешь во мне похоть.

Кровь вновь прилила к лицу, вынудив Гермиону отвести взгляд.

— А разве у тебя не целый вагон смертных грехов? Гордыня, алчность, гнев?

Малфой склонил голову набок и расплылся в улыбке:

— Каюсь, я страшный грешник. Я ленив и, раз уж мы говорим начистоту, прожорлив, когда дело касается тебя, — и он впился взглядом в ее губы.

— Почему ты это говоришь? — вздохнула Гермиона, ощутив, как ноги в мгновение ока тяжелеют, будто налитые свинцом.

— Потому, — Малфой вдруг поднялся с места. — Судя по твоим мыслям, мои чувства взаимны. Уроки мне не нужны — мы оба это знаем, — зато у нас так много времени, чтобы побыть наедине…

— Ни за что!

Метнувшись к сумке, она принялась складывать внутрь свои записи, пока не заметила, что ее руки мелко дрожат.

— Раз уж моя помощь тебе не нужна, наши занятия окончены.

В выражении лица Малфоя вдруг промелькнуло веселье.

— Ты должна проводить здесь столько же времени, что и я, — и, хихикнув, он добавил: — Хорошо, если ты не готова признать свою симпатию вслух, я об этом больше не упомяну.

Он прошел обратно к своему месту.

— Пожалуйста, продолжай свой бессмысленный урок: я даже сделаю вид, что заинтересован.

— Как любезно с твоей стороны, — огрызнулась Гермиона и с раздражением вернулась к своим записям, больше сосредоточившись на том, чтобы не думать о неуместных вещах.

Ближе к вечеру она вдруг заметила, что больше не слышит развязных малфоевских мыслей. Наверное, заснул. Но, обернувшись, Гермиона вдруг встретилась взглядом с его прищуренными серыми глазами.

— Эффект от зелья уже прошел? — выравнивая дыхание, спросила она.

— Даже близко нет, — протянул Малфой, старательно рисуя свои каракули на том же пергаменте. — Честно говоря, твой внутренний монолог так утомляет. Твоя голова, оказывается, изматывающее местечко.

Гермиона подошла ближе.

— Тогда почему я тебя не слышу? И вообще, зачем ты все это рисуешь?

— Просто ты, Грейнджер, довольно посредственный окклюмент, и не спорь. Ну, а я не хочу, чтобы ты копалась в моих мыслях — они точно тебя разозлят. Ну, а рисунки, — он постучал ручкой по пергаменту, — это эскизы. Я собираюсь набить татуировку.

— Татуировку? — испуганно повторила она. — Поверх метки?

Он тут же сжал зубы.

— Ты же не думала, что я захочу оставить это уродливое клеймо на своей руке до конца жизни?

У нее закружилась голова: прежде они никогда не затрагивали тему войны, а тут Малфой сам упомянул свое прошлое, причем в такой небрежной манере.

— О, Грейнджер, прекращай, — фыркнул он. — Да-да, большой злой Пожиратель Смерти. Думай, что хочешь.

С трудом закрыв рот, Гермиона направила все усилия на то, чтобы ни о чем не думать, тем более что Малфой уставился на нее своими серыми глазами, будто провоцируя. Наконец она пробежалась взглядом по пергаменту и тихонько сказала:

— Мне нравится вот этот. Не то чтобы мое мнение что-то значило, но у тебя большой талант.

Увидев, куда она ткнула пальцем, Малфой удивленно распахнул глаза: Грейнджер указывала на темную метку, тонущую в цветах.

— Нарциссы. В честь моей мамы.

Гермиону вдруг охватило нечто, похожее на жалость. Может, она его недооценила? Может, Малфой оказался такой же жертвой, как и все остальные? Жертвой обстоятельств, которые он не в силах был контролировать?

Она заметила, как крепко Малфой сжал ручку, но промолчала. И, прежде чем вернуться на место, прошептала:

— Эти цветы… они прекрасны.

Но Малфой с обезоруживающей легкомысленностью протянул:

— Ты ошибаешься. Я знал, на что иду, когда вступал в войну, — по крайней мере, мне так казалось. Мы принимаем решения, и за последствия этих решений отвечаем тоже мы. Так что я, как мне все говорят, «заслуживаю Азкабана».

Было в его лице что-то… строгое, но при этом молящее.

— Не совсем так. Иногда принятые нами решения — вынужденные. Ты сделал то, что посчитал нужным, чтобы уберечь свою семью. Не думаю, что за такое нужно бросать в тюрьму, особенно таких заблудших, как ты.