Сила безмолвия

Дон Хуан повторил, что все, испытанное им вместе с его бенефактором или под его руководством, было следствием легкого или значительного сдвига его точки сборки. Бенефактор заставлял его испытывать бесчисленное количество возможностей выбора мага, намного больше, чем это обычно необходимо. Он знал, что судьба ведет дона Хуана к тому, чтобы объяснять, кто такие маги и что они делают.

— Эффект таких сдвигов точки сборки накапливается, — продолжал он. — Это придает тебе силу независимо от того, понимаешь ты это или нет. В конечном счете, это накопление стало работать на меня.

Очень скоро после начала совместной работы с Нагуалем моя точка сборки сдвинулась так глубоко, что я начал видеть. Я видел энергетическое поле как монстра. И точка сборки продолжала двигаться до тех пор, пока я не увидел чудовище тем, чем оно было на самом деле — энергетическим полем. Я преуспел в искусстве видения — и сам не знал об этом. Я думал, что ничего не делаю и ничему не учусь. Я был невероятно глуп.

— Ты был слишком молод, дон Хуан, — сказал я. — Ты и не мог действовать по-другому.

Он засмеялся. Вначале он как будто хотел что-то ответить, но затем передумал. Пожав плечами, он продолжал свой рассказ.

Дон Хуан сказал, что когда он добрался до Масатлана, он, практически, уже овладел профессией погонщика мулов. Ему предложили постоянно работать в качестве сопровождающего каравана. Он был очень доволен этим предложением. Ему нравилось путешествовать между Дуранго и Масатланом. Однако оставались две вещи, не дававшие ему покоя: во-первых, у него до сих пор не было женщины, во-вторых, его одолевало сильное и необъяснимое желание идти на север. Почему, он и сам не знал. Ему просто казалось, что где-то на севере что-то ждет его. Это чувство настолько овладело им, что в конце концов он вынужден был отказаться от безопасности постоянной работы ради того, чтобы отправиться на север.

Его огромная сила и новая необъяснимая искусность дали ему возможность находить работу даже там, где, казалось, найти ее было вообще невозможно, и средства к существованию у него были на протяжении всего его пути на север до штата Синалоа. И там это путешествие закончилось. Он встретил молодую вдову, которая, как и он сам, была из индейского племени яки, и покойному мужу которой он когда-то задолжал.

Он решил возместить свой долг, помогая вдове и ее детям, и сам не заметил, как принял на себя роль мужа и отца.

Его новые обязанности превратились для него в изрядную обузу. Он лишился возможности свободного передвижения и даже отказался от желания путешествовать дальше на север. Все это, однако, компенсировалось глубоким чувством привязанности к женщине и ее детям.

— В то время мною иногда овладевало огромное счастье быть отцом и мужем, — сказал дон Хуан, — но именно в эти моменты я замечал, что все складывается как-то ужасно неправильно. Я понял, что утрачиваю чувство отрешенности, отстраненность, обретенную мной за время пребывания в доме нагуаля Хулиана. Сейчас я стоял на одной ступени с людьми, которые меня окружали.

Дон Хуан сказал, что потребовалось около года жестокой «сошлифовки», чтобы он утратил все те новые черты характера, которые приобрел в доме Нагуаля. Началось это с глубокого, но какого-то отчужденного чувства привязанности к женщине и ее детям. Такая отрешенная привязанность позволила ему играть роль мужа и отца со вкусом и непринужденностью. Но время шло, отрешенная привязанность сменилась отчаянной страстью, повлекшей за собой утрату эффективности.

Ушло его чувство отрешенности, которое и было тем, что давало ему силу любить. Без такой отрешенности им овладели только земные желания, отчаяние, безнадежность — все то, что так характерно для мира повседневной жизни. Ушла также и его предприимчивость. За годы, проведенные в доме Нагуаля, он приобрел динамизм, сослуживший ему хорошую службу, когда он решил стать самостоятельным.

Но более всего его теперь беспокоило то, что он потерял свою физическую энергию. Ничем особым не болея, он однажды оказался полностью парализованным. Боли он не чувствовал. Паники не было. Казалось, его тело поняло, что мир и покой, в которых он так нуждался, могут быть обретены лишь тогда, когда он прекратит всякое движение.

Беспомощный, лежа в постели, он мог лишь только думать. Он вскоре понял, что потерпел неудачу из-за того, что у него не было абстрактной цели. Он понял, что люди в доме Нагуаля были необычными, потому что их абстрактной целью был поиск свободы. Не понимая, что такое свобода, он все же понял, что это нечто, противоположное его конкретным потребностям (нуждам).

Отсутствие абстрактной цели сделало его таким слабым и неэффективным, что теперь он уже был не способен спасти свою приемную семью от ужасной нищеты. Вместо этого семья тащила его назад, к прозябанию, отчаянию и печали, которые он познал еще до встречи с Нагуалем.