Не совсем понятно, почему у одних развито шестое чувство (т. е. Система 1) в отношении финансовых пирамид, шарлатанских снадобий и других посулов, слишком хороших, чтобы быть правдой, а у других нет. Некоторые исследователи считают, что у разных людей разный уровень доверия к миру[150]
, который закладывается в раннем детстве. Теория состоит в том, что, если в детстве у вас развивается доверие к миру, всю жизнь вы будете надеяться, что мир станет честным и добрым по отношению к вам. Всевозможные влияния, испытанные в ранние годы, делают человека более или менее доверчивым. Уровень доверия некоторых людей, например, таких, как мой отец, мог быть подорван из-за потери родителя или другой психологической травмы. Разумеется, когда добавляются такие факторы, как стресс и финансовые трудности, люди порой предпочитают игнорировать свои скептические инстинкты и оказываются жертвами вымогателей. Как мне ни хотелось бы присвоить себе все заслуги в связи с моим чрезвычайно развитым чутьем на мошенничество, я знаю, мое презрение к финансовым пирамидам, вероятно, все-таки связано с тем, что я достаточно состоятельна, чтобы не нуждаться в их посулах.Также, по мнению социологов, люди с высшим образованием и знакомые с естественнонаучными методами познания мира менее доверчивы. Но, как бы там ни было, по этой же причине они часто страдают от депрессии.
В ходе нескольких экспериментов ученые обнаружили, когда человек в хорошем настроении, он становится наивнее и менее подозрительным, в то время как раздражительность помогает нам лучше чувствовать обман[151]
.Это, должно быть, самая «придирчивая» сверхспособность, о которой я когда-либо слышала.
Моя любимая фраза, которую я слышала от МЛМ-щиков,
защищающих свой бизнес: «Это не финансовая пирамида. Рабочие места в корпорациях – вот где НАСТОЯЩАЯ финансовая пирамида». Это и клише, прекращающие мысли, и условный рефлекс «мы – они», мигающий огнями неоновых реклам. Но пока МЛМ много болтают о корпоративной Америке, а корпорации придерживаются мнения, что МЛМ – это мошенническая организация, не стоит забывать, что и те и другие, в конечном счете, берут начало от одной и той же протестантской истории капитализма. И токсично-позитивные побасенки о том, что наше общество основано на подлинной меритократии, можно подняться по социальной лестнице с низов до верхов, если ты усердно трудишься и веришь в себя, постоянно проникают в лексику нашего «нормального» занятого населения.Многие современные компании активно стремятся стать культовыми, подражая имиджу таких корпораций, как «Трейдер Джо», «Старбакс» и «Икея», – брендов, которым удалось добиться исключительной солидарности и лояльности как у сотрудников, так и у постоянных покупателей. Желая получить дополнительные знания о языке культовых корпораций, я позвонила голландскому теоретику бизнеса и консультанту по вопросам управления Манфреду Ф. Р. Кетсу де Врису. Он изучал стили практического управления с 1970-х годов и подтвердил, что язык является важной подсказкой, которая позволяет установить, не стала ли компания слишком «сектантской», что может вызывать дискомфорт у ее сотрудников и клиентов. По его словам, в том случае, когда в компании звучит слишком много воодушевляющих речей, лозунгов, хоровых песнопений, кодовых слов и бессмысленного корпоративного жаргона, пора вывешивать красные флажки.
Большинство из нас сталкивались с рабочим диалектом, представляющим собой бессодержательную тарабарщину[152]
. Генераторы корпоративной галиматьи легко найти в Интернете (с ними весело играть), они штампуют такие фразы, как «организовать в срочном порядке осведомленность потребителя о продукте, подчиняющуюся невидимой руке рынка» и «прогрессивно разместить на облачной платформе человеческий капитал мирового уровня». На моей прежней работе в модном журнале сотрудники постоянно бросались сомнительными метафорами, такими как «синергия» (наличие двух одинаковых выражений на одной и той же странице), «сдвинуть дело с мертвой точки» (добиться заметного прогресса) и «осведомленность потребителя о продукте» (что-то связанное с популярностью бренда? Я не уверена). Мой бывший шеф очень любил, когда сотрудники без какой-либо необходимости заменяли существительные на переходные глаголы и наоборот: «белая доска» – «писать на белой доске», «закат» – «любоваться закатом» или от глагола «спрашивать» производили существительное «вопрос». Эту трансформацию они порой осуществляли даже тогда, когда было очевидно, что не очень хорошо понимают, что говорят и зачем. Естественно, меня всегда пугал этот конформизм, и в свободное время я с удовольствием его пародировала.