Сила Мира

— У нас есть храм Ритхи, в селе поклоняются преимущественно ей. Не знаю, отчего так повелось.

— Я думал, ритхианцы есть лишь в Аркоте, — бормочет Воитель.

— Все так думают, — улыбается Аэлла.

У богини Исмины несколько ипостасей. Наиболее известна та, которую почитают в Эрхавене, но есть и другие. Помимо вечно юной и склонной к различным шалостям богини-девушки, есть и Ритхи, Великая Лучница. Жестокая и коварная. Она изображается тоже как девушка, но одетая в строгий черный плащ и поражающая врагов огненными стрелами из могучего лука. А приносят в жертву ей не цветы и украшения, как Эшмини и Амрите, а коней, в крайних случаях — молоденьких девушек… И немало храмов Северного Аркота посвящены именно Ритхи. Там верят, что когда зло затопит Мир, она укроет его мглой, дабы Боги смогли его уничтожить и возродить заново, неоскверненным.

Это правильно: жизнь состоит, увы, не только из веселья, танцев и любви. Бывают времена, когда все это становится преступным. Тогда Эшмини превращается в Ритхи, достает огненный лук и верхом на красном драконе отправляется на войну… В благополучном Эрхавене об этой ипостаси многоликой богини предпочитают не вспоминать. А тут, на далеком Севере, оказывается, уже не один век существовует островок ее почитателей.

Вот и ворота. Их укрепили надежно, не поленившись с двух сторон поставить срубы-башни, а снаружи все это присыпали землей. Такие укрепления не сразу возьмет и осадная артиллерия, в то время, как прорывающиеся к воротам неминуемо угодят под перекрестный огонь с трех сторон, скатывающиеся вниз камни, горячую смолу и прочие прелести. Будь тут еще баталия солдат и пушки, я бы взялся в такой крепости отбиваться от нескольких полков.

— Кто идет? — раздается окрик из левой башни. Голос звонкий, почти мальчишеский, но легко перекрывает вой вьюги.

— Путники, пустите погреться…

— Проходите, — раздается сверху, массивные, обитые листовой бронзой для надежности ворота медленно открываются. Берегутся тут не от людей, потому и впускают, едва расслышав человеческий голос…

Входим. В воротах нас встречают несколько человек с древним, явно списанным и кое-как отчищенным от ржавчины оружием с военных складов. По тому, как они держат оружие, ясно — это обыкновенные селяне, кое-как обученные офицером, причем далеко не лучшим. Уж если таких поставили к воротам, можно даже не спрашивать, есть ли в селе войска.

— Добро пожаловать в Ритхэас, — произносит старший среди них. — У нас мало кто бывает, особенно в последнее время, но сегодня вы не первые.

— Гонец? — спрашивает Неккара.

— Он, — ответствует старшой. — Зачем стоять на морозе, пошли в дом, что ли… У нас праздник на носу…

— День Повелительницы воинов, — поясняет Аэлла. — Я как-то забыла, что в эту ночь будет их новый год и самый главный праздник… Придется задержаться — сразу уходить будет невежливо.

— Ладно, — вздыхает Неккара. — Пока идет снег, выбираться все равно бессмысленно.

Нас ведут по заснеженной сельской улице. Домики опрятные, чистые, чувствуется, что село по здешним меркам зажиточное. Но то здесь, то там бросаются в глаза и признаки упадка. Некоторые дома сгорели и стоят покинутые, их окна смотрят на мир, точно пустые глазницы черепов. Поваленные изгороди, изломанные сады — все свидетельствует, что сейчас поселок переживает не лучшие времена.

— По весне два дракона налетали, — отвечает на невысказанный вопрос старшой дозора. — Нам повезло: в селе как раз заночевал артиллерийский полк, перебрасываемый в Салванг. Даже сбили одну тварь — крыло ей повредили, так пока добили, она весь этот край села разнесла. Много народу погибло.

— А по земле Твари не приходили? — спрашивает Аэлла.

— Хвала могущественной Ритхи, нет… Но мы все лето обводили Ритхэас стеной, и теперь у нас есть, чем их встретить.

— Поня-атно, — тянет Аэ. — А скажите, живут ли в селе сейчас в селе Колен и Доротея? Или, может быть, их сын Эгберт?

— Живут, — опешивает старшой. — Правда, беда их постигла: Эгберт ведь, как женился, сруб отдельный поставил, да долю себе потребовал. Колен-то в нем души не чаял, враз согласился…

— Уж помню, помню, — перебивает его Аэлла. — Как он кое-кого продал Беренгарду-мельнику.

— Так ты… Аэлла?

— Она самая, Озрик. Не узнал? Не обижайся, я тебя тоже лишь сейчас вспомнила. Что с Эгбертом?

— Ох, все говорили, мол, злое дело сделали, что девчонку старику сосватали. А от такого ничего хорошего не будет. Сначала все было прекрасно: Эгберт женился на приданое, которое заплатил мельник. У него родился сын, потом дочь, потом еще два сына-близнеца. Старшего уже замуж собирались выдавать, как этот налет случился. Они все в подвале прятались, когда на тот дом рухнул дракон. Он там все разметал — сейчас обломки уже занесло снегом. И, конечно, живых не осталось никого. Так что и Колен, и Доро без потомков остались…

Аэлла вздыхает. Обида на приемных родителей давным-давно отгорела, и теперь их беда давит на сердце камнем.

— А сами они?

— Живы. Во-он в том доме живут.