Сила Мира

С замиранием сердца Аэлла подходит грубо сколоченной калитке. Неизбывное горе хозяев заметно и в том, что калитка не заперта, и зимний ветер тихо ею хлопает. Входи, кто хочешь, выноси, что хочешь: сад и огороды, которые, как помнит Аэлла, были гордостью хозяев, утратили для отчима с мачехой всякий смысл.

— Подождите здесь, — говорит нам танцовщица. — Там люди, которые меня воспитали, я должна зайти.

С изрядным душевным трепетом танцовщица подходит к двери дома, из которого ушла двадцать лет назад. Мысленно вернувшись в те времена, перебирает в памяти двадцать лет, которые лихая судьба носила ее по свету. Двадцать лет, сделавшие из наивной девчонки умудренную опытом женщину, на которую свалилась небывалая ответственность.

Аэлла стучит. Какое-то время внутри дома не заметно никакого движения. Только когда стук повторяется, раздаются едва слышные сквозь вой пурги шаркающие шаги. Скрипит служащий засовом деревянный брус, Аэлла вместе с клубом морозного пара вступает в избу.

После мерзлого мрака озаренное багровым светом лучины тепло жилья кажется раем. Женщина с удовольствием вынимает из карманов закоченевшие руки, отогревает их дыханием. А открывшая дверь, стоит с лучиной в руках в сенях, и никак не может понять, что за красивая женщина в добротной одежде решила заглянуть в опустевший дом. Дом, где коротают одинокую старость лишившиеся всего люди.

— Кто вы, почтеннейшая? — спрашивает надтреснутый голос, принадлежавший, на первый взгляд, столетней старухе. Но Аэлла знает, что собеседнице не больше пятидесяти, зовут ее Доротея, для своих — Доро.

— Аэлла. Ваша приемная дочь.

Некоторое время Доро молчит, как пораженная громом. Потом слезы словно бы прорывают плотину, и она бросается на шею Аэлле. Послушница тоже не выдерживает, обнимает былую мачеху, оказавшуюся единственной (не считая, конечно, Тетрика, но где он теперь — и вообще, жив ли?) родственной душой в огромном, больном, скованном зимней стужей Мире. Прошлые обиды и ссоры больше не важны.

— Не плачь, — шепчет Аэлла, целуя седые волосы. — Не плачь, Доро… Я пришла…

— Никогда себе не простим, что продали тебя, как рабыню… Великая Лучница всем воздает по заслугам…

— А я простила. Простишь ли ты, что я убежала с брачного ложа, опозорив вас на все село?

— Тоже простила…

Они говорят — и не слушают друг друга. Но ни та, ни другая и не думают обижаться. Старуха целует падчерицу в обе щеки, и лишь потом восклицает:

— Что же ты стоишь тут, как неродная? Входи же! И друзей своих зови! Колен!.. — ковыляет она вглубь избы.

— Входите, если с миром, — звучит фраза, давным-давно ставшая почти ритуальной. Аэлла ойкает от радости — это голос Колена. И махает спутникам рукой, приглашая войти.

…Ствангарец гостеприимен. Если есть хоть что-то, чем можно попотчевать гостя (особенно зимой, ненастной, холодной и непроглядной ночью). Отказ считается чуть ли не самым крупным грехом после грабежа, насилия над девушкой и убийства. А если вовсе нечем — пусть хоть погреется, побеседует и идет с миром. Иначе нельзя: рассказывают жуткие истории про богатого купца или рыцаря, отказавшего в приюте измученному и замерзшему путнику. Путник оказался Посланником Аргишти, решившим проверить праведность купца. Едва затворилась дверь, рухнули перекрытия нового дома, могучие бревна погребли под собой скупца…

— Да ниспошлют вам Боги благодать, — склоняем мы голову в соответствии со здешним обычаем. Делать нечего, присоединяется и Сати.

Фраза столь же общепринятая, как приглашение. Здесь, на Севере, люди крепко держатся за старые обычаи, почти забытые на суматошном Юге. Не говоря уж о погрязшем в роскоши, стяжательстве и немыслимом пороке Семиградье… Всякому, кто хочет преуспеть в краях суровых ельников и болот с редким вкраплением деревень, следует усвоить эти правила и запастись терпением. Не в обычаях местных жителей торопиться. Как неспешно тянутся здешние лесные тропы, петляющие меж столетних елей да берез, да осин, и непроходимых болот, так и беседа начинается с дальнего или давнего, и лишь потом возвращается в день сегодняшний…

— Как зовут вас люди, почтенные? — спрашивает Колен, свешивая с печки иссохшие ноги. — Аэ, девочка, представь друзей…

Истинное имя, которое дают при рождении, здесь, конечно, первому встречному не назовут. Ведь не только Богом или Божьим Посланником может оказаться гость, но и злым духом, посланцем Владыки Лиангхара, пришедшим за душой. Сказать кому-то истинное имя — ключ от души дать. Самому близкому другу, любимой, ребенку — чтоб помолились за упокой, когда отойдешь в последний путь — да, надо, хотя даже им — не всегда… А случайному путнику (или, наоборот, вовсе не случайному?) такое выдать… Нет, здесь храбрые люди, будет надо — не струсят за оружие взяться, — но не безумцы.