– Эй, ты в порядке?
Леон бросает на меня быстрый взгляд.
– О, хм. Ага. Извини, кажется, я просто не очень общительный.
Его угрюмое настроение передается мне, и я решаю узнать, в чем причина, но что-то останавливает меня, подсказывая, что еще слишком рано. Не знаю, на каком этапе нашего общения мы сейчас находимся, но мне оно нравится.
Я наклоняюсь за стоящей на земле бутылкой шампанского и подношу к губам. Делаю первый глоток, и терпкая шипучка обжигает горло. Вкус не очень приятный, но пить можно.
– Мне нравится это маленькое убежище, – говорю я, и Леон смеется. – Нет, серьезно! У меня спальня в Бруклине была таких же размеров. Это даже как-то успокаивает.
Он выразительно оглядывает наш укромный уголок.
– У тебя была такая комната?
– Ну, там еще был потолок, но в целом да.
Мы отпиваем по очереди из бутылки, и теперь напиток на вкус становится лучше. По крайней мере, не так обжигает.
– Итак, Хьюстон, – ухмыляюсь я, – где тут можно потусоваться? Может, на концерт сходить или еще куда?
– К нам приезжает не так много групп. Иногда бывают концерты на стадионе, но в основном всякая попса – Элтон Джон, Ники Минаж, Джастин Тимберлейк. Людям это нравится. – Он ухмыляется. – Наверное, тебе такое не по вкусу.
– Почему? Думаешь, я не люблю мейнстрим? – Я стараюсь не вспоминать про свою коллекцию кассет.
Он пожимает плечами.
– У тебя замашки хипстера из Бруклина. Хочешь сказать, что не ходишь на концерты инди-групп?
– Ну, такого я не говорил. Дома мы с Деб посетили кучу инди-шоу. Но по двум причинам: во-первых, это Бруклин, поэтому инди-концерты там проходят повсюду. Во-вторых, билеты дешевые. Никто из нас не может позволить себе сходить в «Мэдисон-сквер-гарден».
Я делаю глоток из бутылки, и Леон вновь смеется.
– Думаешь, ты хорошо меня знаешь, – говорю я, вытирая с губ пену от шампанского. – Но дай угадаю – ты не ходил на концерты с тех пор, как сюда приехал. Ой, стоп, я уверен, что знаю твой типаж. Ты слушаешь радио, потому что тебе нравится разная музыка, но особо никем не увлекаешься.
– Вау, практически все мимо. – Он снисходительно похлопывает меня по спине. – Хотя это была хорошая попытка.
– Хорошо, тогда от кого ты фанатеешь?
– О боже. Я скажу, если перестанешь говорить это слово – «фанатеешь». – Он не отводит глаз, и отражающийся с крыльца свет заставляет их поблескивать. – У меня нет особых фаворитов, но для тренировки в спортзале мне нужен мой плейлист с кей-попом.
Я медлю с ответом, и Леон, наверное, видит замешательство на моем лице, поэтому быстро продолжает, чуть более напряженно:
– Мне нравится мейнстримная музыка, вроде SZA и Khalid, и любые треки Кэлвина Харриса, из тех, что сейчас на вершине чарта «Биллборд».
– Нет, кей-поп – это круто, я просто даже не думал, что тебе он нравится. Я мало что слышал, но видел несколько клипов. Эти ребята суперзаводные.
Леон слегка оттаивает. Я протягиваю ему бутылку с шампанским и подсаживаюсь немного ближе. Совсем чуть-чуть, но теперь наши колени немного соприкасаются. Он не отстраняется, и жар от его прикосновения заставляет меня таять, словно лед.
– Музыка у них великолепная, есть целая куча исполнителей, которые мне нравятся, но фишка в том, что все песни у них энергичные и бодрые – эти парни умеют встряхнуть. Их музыка заставляет меня чувствовать себя непобедимым. И я не зацикливаюсь на текстах, потому что… ну, я не знаю, о чем там поется.
– По-моему, в этом есть определенный смысл. – Я искренне улыбаюсь, и он тоже дарит мне в ответ улыбку.
Мои губы растягиваются еще шире, пока я наконец не начинаю хохотать.
– Что такое?
– Просто мы с тобой во многом разные, но… – Я задумываюсь, пытаясь правильно сформулировать мысль. – Мы вроде как играем одну и ту же роль. Мы оба находимся на виду у публики, но при этом у нас остается часть личной жизни, которая народу недоступна. Даже не верится, что ты на самом деле тот невозмутимый аристократичный красавец с обложки журнала «Тайм».
Леон тяжело вздыхает, и его взгляд снова становится отстраненным. Я планировал задать ему еще дюжину вопросов о членах семьи, о его маме, о Клир-Лэйк. Но больше всего меня интересует одна вещь, которую я должен узнать, пока он потерял бдительность.
– Можно… быть с тобой откровенным? – Я протяжно втягиваю воздух сквозь зубы. – Как вам всем удается быть такими безупречными?
Леон скептически смотрит на меня, и я умолкаю.
– Почему ты спрашиваешь? – произносит он. – Надеюсь, это не для твоего шоу или чего-то подобного?
Я отвожу взгляд, чувствуя, как кровь приливает к щекам.
– Нет, нет. Конечно, нет. Я только… моя семья… Черт, извини, это был идиотский вопрос.
Он кладет руку мне на колено, и я делаю судорожный вдох, едва не подавившись воздухом. Как жаль, что в моем колене, оказывается, столько нервных окончаний, если от такого простого действия у меня перехватывает дыхание. Наши глаза встречаются, и внезапно я ощущаю себя полностью беззащитным.