Сила нашего притяжения

От его слов по всему моему телу бегут мурашки. Сколько? Как долго ждать? Могу я и дальше переписываться с ним в мессенджере или Леон в принципе перестанет со мной общаться? Как узнать, когда можно будет с ним побеседовать? Да и смогу ли я вообще когда-нибудь вновь с ним поговорить?

– Я… – Слова не идут мне на язык. Слезы подступают к горлу, и я не в силах их остановить. – Хорошо. Как посчитаешь нужным.

После того как Леон отключается, я растягиваюсь на ковре в своей комнате, поскольку такое поведение выглядит достаточно мелодраматичным, чтобы выразить всю степень жалости к себе. Я знаю, что Леон не идеален. И я тоже далеко не совершенство.

Но каким-то странным образом, когда мы вместе, кажется, будто мы идеальны.

И конечно же, я не собираюсь его бросать.

Я чуть не подпрыгиваю от радости, когда приходит СМС, надеясь, что Леон решил что-то написать, но оказывается, что это всего лишь Деб прислала мне свой новый адрес.

Когда моя «дорогая Деб» успела превратиться для меня во «всего лишь Деб»? Раньше подруга заменяла мне целый мир; мы каждый день встречались на пожарной лестнице, фантазируя о будущем и проклиная надоедливых родителей.

Ее обидел мой отъезд, теперь-то я это понимаю. И тем острее вспоминаю обо всех других людях, которых тоже чем-то обидел. Все это дерьмо случилось по моей вине. Я забочусь о множестве страдальцев, но при этом не могу реально помочь никому из них. Я не в силах помочь маме, разрываемой горем и тревогой. Не могу сказать отцу, насколько сожалею, что оказался единственной причиной, по которой его мечты – пускай и временно – сбылись. У меня нет возможности сказать Леону, что я никуда не денусь и не стану похож на его родителей, из-за которых он чувствует себя таким одиноким. Мне тяжело признаться Деб, как хорошо мне всегда было с ней рядом, что я вовсе не собирался бросать ее на произвол судьбы. Что мы сможем вернуться к нормальной жизни и все у нас будет хорошо.

Я сажусь прямо, случайно ударившись плечом о комод.

– Я смогу это сделать, – произношу я вслух.

Погуглив новый адрес Деб, я уже через несколько минут составляю маршрут. М-да, двадцать четыре часа пути. Серьезная затея, но она должна сработать. Я переночую в машине, предварительно оставив сообщение маме на телефон, чтобы она не волновалась. Узнай об этом отец, мне хорошенько от него влетит, но он все равно редко пользуется автомобилем с тех пор, как стал ездить на работу вместе с Грейс.

Я слегка не в себе, и у меня внутри поселяется некое тошнотворное ощущение. Да, идея плохая. Но если бы я мог доказать хотя бы одному человеку, что готов ему помочь. Если бы я только мог… исправить хоть что-нибудь. Думаю, тогда я смогу все продолжить.

Я выскальзываю из своей комнаты и хватаю висящие у двери ключи от машины. Затем выключаю свет и ныряю в горячий воздух Хьюстона. В Бруклине сейчас шестьдесят пять градусов[29]. Если ничего не изменится, когда я туда доберусь через денек-другой, погодка будет стоять приятная и освежающая. Возможно, мне следовало захватить свитер.

За рулем я чувствую, как силы начинают понемногу ко мне возвращаться. Я включаю в своем телефоне навигатор и несусь прочь. Чем дальше я от этого ужасного города, тем мне легче. Моя хватка на руле ослабевает. Наконец-то я могу свободно дышать.

Но постепенно это самое дыхание становится все более тяжелым и прерывистым.

На дороге кроме меня практически никого нет, хотя это выделенная магистраль. Но что особенно хорошо, когда едешь в какой-то глуши, в двадцати милях от Бомонта, штат Техас, – на обочине всегда хватит места остановиться. Поскольку глаза мне затуманивает пеленой слез, именно так я и поступаю.

Моя грудь судорожно вздымается, поэтому я прижимаюсь лбом к рулю. Затем выключаю музыку и молюсь, чтобы ночная тишина хоть немного меня успокоила. Мои плечи так сильно стягивает от напряжения, что меня начинает бить дрожь. Сначала это редкие судороги, затем они идут почти непрерывно. Все равно что оказаться на улице в лютую метель или прыгнуть в ледяное озеро. Холод сковывает мое тело, хотя температура в машине точно не меньше семидесяти пяти градусов[30].

Три вещи становятся мне предельно ясными: я никому не могу помочь. Я не хочу уезжать из Хьюстона ни сейчас, ни потом. И я безумно люблю Леона.

Рыдания прорываются наружу быстрым и неудержимым потоком, и я расстегиваю ремень безопасности, схватившись обеими руками за живот. Мне было бы жутко стыдно, не будь я сейчас полностью раздавлен. Пустота в груди становится все больше и больше, причиняя почти физическую боль. Я не могу дышать – не могу жить. И продолжать в том же духе тоже не могу.

Никакой это не способ поправить ситуацию. Просто я пытаюсь убежать прочь от проблем.

Следующие двадцать минут я лежу, свернувшись калачиком на водительском сиденье, и то пытаюсь отдышаться, то вновь всхлипываю. Мне никак не удается взять эмоции под контроль. Я уже и не помню, когда в последний раз плакал. В смысле, по-настоящему плакал.