– Я видел, как воздушный корабль пролетал над монастырём, – объяснил он, приветствуя её, – и мне стало любопытно, улетела ли синьора в небеса или всё ещё на земле! Её нет, я полагаю?
– Да, её нет! – вздохнула леди Кингсвуд, – и с ней также маркиз и ещё один помощник. Её нервная система просто поражает!
– А сами вы не подумывали о воздушном путешествии? – И священник добродушно улыбнулся, когда помог ей преодолеть последний пролёт лестницы на пути к лоджии.
– На самом деле, нет! Я бы не смогла! Я чувствую, что могу быть храбрее, но никак не соберусь с духом, чтобы оторваться от твёрдой земли. Это представляется мне противоестественным.
– Тогда что же вы будете делать, когда превратитесь в ангела, дорогая леди? – спросил Алоизус игриво. – Тогда вам придётся покинуть твёрдую землю! Вы никогда об этом не думали?
Она улыбнулась.
– Боюсь, что нет! – сказала она. – Я доверяюсь жизни. Я всегда верила, что Бог, который прислал меня сюда, позаботится обо мне и
– Да, я вас прекрасно понял. То, что я говорю по-английски, вполне естественно, поскольку я учился в Стонихерст, в Англии. Потом я какое-то время жил в Форт Аугустус в Шотландии и изучал многие странные обычаи высокогорных кельтов, к которым принадлежит по рождению и мисс Роял. Она имеет много общего со своими предками по части храбрости и характера.
Пока он говорил, леди Кингсвуд нетерпеливо вглядывалась в небо, осматривая север, юг, восток и запад в поисках первого проблеска возвращавшегося «Белого Орла», но его нигде не было заметно.
– Вам не стоит волноваться, – продолжал священник, предлагая ей кресло на лоджии и взяв одно для себя. – Если мы сядем здесь, то увидим возвращение корабля, я полагаю, со стороны запада, несомненно, ближе к закату. Так или иначе, позвольте вас уверить в том, что нет никакой опасности!
– Нет опасности?
Леди посмотрела на него с диким удивлением.
– Несомненно, опасность здесь быть должна! – сказала она. – Ужасные катастрофы случаются с этими летающими машинами ежедневно…
– Да, но вы ведь говорите о простых самолётах, а «Белый Орёл» – другое дело. Он единственный в своём роде, единственный, созданный наукой, но работающий по законам Природы. Вы видели, как он взлетал?
– Да.
– Бесшумно?
– Абсолютно.
– В таком случае, как же работают его двигатели, если они там
– Боюсь, что нет. Я на самом деле слишком нервничала! Моргана звала меня на борт, но я не смогла!
Дон Алоизус помолчал пару минут ради приличия. Он осознал, что леди Кингсвуд принадлежала к классу простых, добрых женщин, не обременённых выдающимся умом, которым мысли, особенно о науке или философии, причиняли нечто вроде физического страдания. И какое счастье, что всегда были и будут существовать подобные женщины! Многие из них имеют высокий талант дарить счастье окружающим, и в этом они приносят человечеству больше пользы, чем часто слишком погружённые в себя исследователи вещей, нередко не поддающихся исследованию.
– Я понимаю ваши чувства, – сказал он, наконец, – и я не удивляюсь вашим естественным страхам. Должен признать, что человеческая дерзость заходит слишком уж далеко и слишком быстро: современная наука не стремится сделать мужчин и женщин счастливее, но, в конце концов, счастье – это главная цель.
Он слегка вздохнул, и леди взглянула с глубоким интересом в его красивое, спокойное лицо.
– Вы думаете, Бог сотворил нас для счастья? – спросила она осторожно.
– Это вопрос сомнительный! – отвечал он. – Когда мы созерцаем величество и прелесть природы, мы можем только верить, что нас приготовляли к наслаждению чудесными сокровищами красоты, свободно раскинутыми перед нами; потом опять-таки, если мы оглянемся назад и вспомним о великих цивилизациях прошлого, которые ныне превратились в пыль и позабыты, мы не можем удержаться от вопроса: к чему такая трата жизни без всякой очевидной цели? Я говорю в светском смысле, но, конечно, моя Церковь имеет только один ответ на то сомнение или, как мы его называем, «неверие в милость Божью», что есть грех. У нас нет права критиковать или требовать ответа от Бога.
– И, несомненно, это самое лучшее! – сказала леди Кингсвуд. – И, конечно, вы обрели счастье, или нечто близкое к нему, в своей прекрасной Вере?
Глаза его потемнели от глубокой задумчивости.