Прежнее щемящее чувство снова захватило Лока, но теперь, когда Фа была рядом с ним, эту тяжесть можно было выдержать.
— Теперь остались только Фа, и Лок, и новый, и Лику.
Потом она долго смотрела на него. Она дала ему руку, и он принял ее. Она шевельнула губами, пытаясь что-то сказать, но не произнесла ни слова. Только рванулась всем телом, а затем ее стала колотить дрожь. Лок видел, как она справилась с дрожью, словно вьюжным утром покидала теплую пещеру. Наконец она убрала руку.
— Идем!
Костер еще догорал, окруженный широкой полосой пепла. Ветки с шалашей были содраны, хотя опорные столбики еще сохранились. А земля на прогалине была взрыта, словно тут пронеслось целое стадо рогатых зверей, удирая от хищников. Лок пробрался к краю прогалины, а Фа держалась за ним. Он медленно прошелся по прогалине. В центре были рисунки и приношения.
Фа обнаружила их и вместе с Локом подошла с опаской, они обошли это место кругом, озираясь, насторожив уши, чтобы вовремя услышать новых людей, если те возвратятся. Рисунки были обожжены огнем, а оленья голова все так же бесстрастно, в упор, смотрела на Лока. Это был уже другой олень, откормленный и праздничный по весне, а на нем поперек лежал кто-то еще. Этот верхний был красного цвета, он широко разбросал огромные руки и ноги, а лицо глядело вверх на Лока, угрожающее и бессмысленное, потому что вместо глаз были круглые белые камешки. Волосы на голове, торчавшие дыбом, смотрели в разные стороны, словно этот человек творил какую-то звериную жестокость, а тело было проткнуто насквозь длинной палкой, и ее острый конец, расщепленный и обмотанный куском меха, глубоко утопал в оленьей туше. Люди отшатнулись в благоговейном ужасе, ведь они никогда не видели ничего подобного. Потом они возвратились и робко подошли к приношениям. Цельная оленья ляжка, сырая, но обескровленная, болталась на палке, и камень с медовым напитком стоял возле оленьей головы. Внутри него ощущался запах меда, как дым и огонь из костра. Фа коснулась мяса, оно резко качнулось, и она сразу отдернула руку. Лок кругом обошел тело, лежавшее поперек оленя, стараясь не коснуться раскинутых рук и ног, и осторожно протянул руку. Еще секунда, и оба принялись терзать приношение, разрывая мышцы в лохмотья и давясь сырым мясом. Прервались они, только когда наелись до такой степени, что их туго набитые животы готовы были лопнуть, а с палки свисала на кожаной полосе лишь белая, начисто обглоданная кость.
Наконец Лок вздохнул и вытер руки о ляжки. Все так же, ни слова не говоря, двое посмотрели друг на друга и опустились на корточки возле сосуда. Далеко на склоне, который вел к уступу, послышался голос старика:
— Э-эх! Э-эх! Э-эх!
Из открытой горловины сосуда поднимался густой дух. На краю сидела муха, неподвижно, как бы в забытьи, но лишь только Лок приблизил губы, она ощутила его дыхание, затрепетала крыльями, поднялась в воздух и тут же опустилась снова.
Фа тронула Лока за руку:
— Не бери это.
Но Лок уже почти дотронулся до сосуда губами, ноздри его раздувались и дергались. Он хрипло произнес:
— Мед.
И сразу припал к горловине, опустил в нее губы и начал пить. Прокисший мед обжег ему небо и язык, так что он откинулся на спину, а Фа кинулась бежать от питья мимо кострища. Потом она повернулась, глядя на Лока с испугом, а он отплевался и вновь подполз к вожделенному сосуду с медовым духом. Здесь он снова осторожно приник к горловине, пробуя напиток. Затем почмокал губами и отпил еще. В восторге он сел на землю и засмеялся ей в лицо:
— Пей.