Сильные духом

— Я принесу шахматы, — сказала Рашель.

Но Дейви взял ее за руку и потянул к себе. Она воспротивилась было, но в конце концов встала на колени рядом с ним.

— Похоже, тебе совсем не хочется играть в шахматы.

— Не хочется.

— Мне тоже.

Ему нравилось целовать Рашель, ему нравились ее ответные поцелуи. Наконец она позволила его рукам ласкать ее сквозь толстые покровы одежды, а немного погодя — и забраться под свитера.

Вскоре верхний свитер упал на пол. Через несколько минут за ним последовал и второй. Следующий шаг потребовал времени, но все-таки ему удалось снять с нее юбку. Рашель хохотала и визжала. Теперь на ней оставались только трусики, но, когда он попытался стащить и их, Рашель ему не позволила. Она лежала, скрестив ноги, и уже не смеялась.

— Тебе холодно? — спросил Дейви.

— Нет.

У нее неожиданно изменилось настроение, словно она вдруг испугалась, поняв: дело зашло слишком далеко и ее оборона почти сломлена. Ее охватило смятение.

Она была не готова к тому, к чему подталкивали ее неведомые прежде чувства. Или готова? Отказав ему, она может его потерять. Она знала, что любит Дейви, что ее влечет к нему. Неужто ему суждено стать ее первым мужчиной? Если это произойдет, потом будет поздно жалеть. Действительно ли она этого хочет? А если Фавер выкинет ее из дома? И как быть с тем, что порядочные девушки так не поступают?

Но как пастор может догадаться? Кто ему скажет? Сама она, уж конечно, этого не сделает. И Дейви будет молчать. Фавер ни о чем не узнает. И муж — когда она выйдет замуж — тоже. Если только она не забеременеет.

— Мне нельзя забеременеть, — сказала она. — Будь осторожен. Пожалуйста.

— Буду. Обещаю.

Сейчас это произойдет. Теперь она уже не может его остановить, и в каком-то смысле себя тоже. Дело не в том, что она хочет этого меньше, чем Дейви, просто, как ей казалось, для нее все гораздо серьезнее.

Дейви понимал ее сомнения и поэтому был особенно нежен. Он осыпал ее поцелуями и шептал ласковые слова. А потом два юных тела наконец слились воедино, и она вскрикнула. Возможно, и он тоже. «Рашель! Рашель, Рашель!» — повторял он вне себя от счастья.

Свершившееся представлялось ему невероятным. Голова шла кругом. Я убивал врагов, думал он. Я уцелел, хотя был ранен и мой самолет подбили. Но главное в жизни — не это, а то, что случилось сейчас. Вот для чего мы живем. Теперь он по-настоящему стал мужчиной, а Рашель — женщиной.

Рашель лежала молча. Ну вот ты это и сделала, сказала она себе. Сделала. Хотя еще недавно ни о чем таком и не думала.

— Рашель, — прошептал Дейви, — я так тебя люблю.

Она погладила его по лицу, чувствуя, как ее сердце переполняется любовью к этому парню. Что сделано, то сделано. Назад не воротишь.

— Только подумать, — сказала Рашель, — завтра я пойду по улицам, буду здороваться со знакомыми, и они не заметят во мне никакой перемены.

Завтра она, возможно, будет смотреть на случившееся совсем иначе, снова станет опасаться, что пастор обо всем узнает, что она забеременеет, будет переживать предстоящую разлуку с Дейви. Но сейчас ею владели другие чувства. Она принадлежала этому парню, они принадлежали друг другу.

Пастора Фавера, Анрио и Вернье под усиленной охраной вывели за ворота лагеря. В здании администрации им пришлось долго ждать. Конвоиры не отвечали на вопросы, и они решили, что их передают в гестапо.

Наверняка это Грубер приказал нас арестовать, подумал Фавер. Ну зачем мне было его дразнить? Я несу ответственность за то, что случится — не только со мной, но и с моими товарищами, которые виноваты гораздо меньше, чем я.

Наконец их провели к коменданту лагеря. Его фамилию — Мотье — они прочли на дверной табличке. Фавер плохо разбирался в погонах и форме и не мог сказать, в каком Мотье чине. Зато комендант хорошо понимал, кто перед ним стоит. Его брат был женат на еврейке, поэтому Мотье был наслышан о Ле-Линьоне, и пастор Фавер, Анрио и Вернье представлялись ему героями, на которых он сам хотел бы быть похожим, если бы у него хватило отваги.

— У меня хорошие новости, — объявил Мотье. — Я получил из Виши приказ о вашем освобождении. Премьер-министр услышал о вашем задержании и решил, что все это смахивает на преследование по религиозным мотивам.

Их арестовала французская полиция, но им не предъявили обвинения, а значит, арест был произведен по приказу гестапо. Однако, по французским законам, нельзя держать человека под стражей без предъявления обвинения. Французы их арестовали, французы могли и освободить.

Мотье вышел из-за стола и, широко улыбаясь, пожал руки всем троим. Фавер единственный не потерял дар речи.

— Да, но как…

— Держите. — Комендант вручил им документы. — Примерно через час идет машина в Тулузу за продуктами. Там сядете на поезд. — Он протянул три листка с каким-то текстом. — Распишитесь внизу, и вы свободны.

Директор школы взглянул на бумагу. Как государственному служащему ему уже доводилось подписывать подобные документы, поэтому он без раздумий поставил свою подпись и передал ручку Анрио. Помощник пастора уже был готов последовать примеру Вернье, но Фавер остановил его.