Читаем Силуэты театрального прошлого. И. А. Всеволожской и его время полностью

Упомяну еще о штатных художниках Дирекции. В дореформенное время рисунки для монтировочного инвентаря изготовлялись не для всех постановок, а лишь для исключительных, исторических или фантастических. Они заказывались обыкновенно художникам-рисовальщикам с хорошим именем, а потому оплачивались весьма высоко. Всеволожской впервые установил две меры. Во-первых, обязательность составления макета всех новых декораций и, во-вторых, учреждение специальной должности штатного художника Дирекции, на обязанность которого возложено было участие в составлении монтировок, лежавшем на начальнике монтировочной части, и непосредственная работа по проектированию рисунков монтировочного инвентаря. Это не исключало того, что главное руководство в художественной изобретательности и в исторической правде рисунков оставалось на самом Иване Александровиче Всеволожском, который сам лично оставил после себя более 1000 акварелей.

Штатным художником в рассматриваемую эпоху оказались последовательно два лица: Григорьев и Пономарев.

Григорьев, окончивший архитектурный курс Академии художеств, оказался рисовальщиком талантливым, но легкомысленным, увлекавшимся женщинами. Легкомыслие привело его к растрате части монтировочных материалов из запасного склада, за что пришлось поплатиться ему отставкой, а недосмотревшей администрации – некоторой суммой денег.

Пономарев Евгений Петрович, рекомендованный Д. В. Григоровичем, был солидный талантливый работник, основательно изучивший историю костюма, в особенности русского. У вдовы его остался, сколько знаю, неизданным солидный, иллюстрированный рисунками труд Пономарева по истории русского костюма. Труд весьма ценный, и следовало бы разыскать его для издания.

Что касается отдела заготовления гардероба, то сделаю общее замечание о необыкновенной порядочности, добросовестности и совершенстве работы всего приставленного к этому делу персонала. В частности, с хорошим чувством вспоминаю корректную деятельность упомянутых уже мною выше костюмеров Пипара и Каффи и костюмерш Ивановой и Офицеровой. Последняя обладала изумительной профессиональной памятью. Достаточно было назвать имя танцовщицы, чтобы Офицерова тотчас же перечислила номера сантиметров ее лифа и тюников.

Глава 12. Памятное в эпоху 1882–1900 годов

Не зависящие от меня досадные обстоятельства судьбы надолго и на далекое расстояние разлучили меня с моим личным скромным архивом. Архив заключает в себе ценные и достаточные данные даже для подробной истории рассматриваемого двадцатилетия. В него входят черновики и копии моих докладов по существенным вопросам деятельности Дирекции и решений по ним, разной деловой переписки и полное собрание за все годы журналов и распоряжений по петербургским и московским театрам. Архив этот находится на хранении в архиве Дома ветеранов сцены на Петровском острове. За невозможностью при настоящих обстоятельствах пользоваться сказанными документами я поневоле должен ограничить настоящий труд лишь теми материалами, которые сберег. Ни за полноту, ни за точность дат, ни за точную последовательность событий я не могу ручаться. А потому и в данной главе, как и при очерке личного состава, я применяю перечневую систему, по возможности с соблюдением исторического порядка в описываемых явлениях.

Хотя с открытием второй половины сезона [18]81/82 года я еще не занимал официальной должности в Дирекции, но уже перешел от изучения дела до некоторой степени к распорядительным функциям в комплектовании и распределении вновь приглашенных аспирантов и в производстве ревизий. Это время отмечено для меня тремя существенными обстоятельствами. Во-первых, очевидным сближением моим со Всеволожским, выражением доверия его ко мне и вниманием к моим интересам, признаки которых были и в приглашении меня пользоваться его аванложей в театрах, при посещении спектаклей, для прохода и в зрительный зал, и на сцену. Во-вторых, приступом к упорядочению дела – к составлению новых систематических описей инвентаря по всем частям. В-третьих, выявлением ахиллесовой пяты производимой реформы – обнаружением перспективы несообразного роста расходов, связанных с необдуманной расточительностью в вознаграждениях артистов. Эта ахиллесова пята оказалась источником последовательных административно-контрольных гонений на Дирекцию.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адмирал Ее Величества России
Адмирал Ее Величества России

Что есть величие – закономерность или случайность? Вряд ли на этот вопрос можно ответить однозначно. Но разве большинство великих судеб делает не случайный поворот? Какая-нибудь ничего не значащая встреча, мимолетная удача, без которой великий путь так бы и остался просто биографией.И все же есть судьбы, которым путь к величию, кажется, предначертан с рождения. Павел Степанович Нахимов (1802—1855) – из их числа. Конечно, у него были учителя, был великий М. П. Лазарев, под началом которого Нахимов сначала отправился в кругосветное плавание, а затем геройски сражался в битве при Наварине.Но Нахимов шел к своей славе, невзирая на подарки судьбы и ее удары. Например, когда тот же Лазарев охладел к нему и настоял на назначении на пост начальника штаба (а фактически – командующего) Черноморского флота другого, пусть и не менее достойного кандидата – Корнилова. Тогда Нахимов не просто стоически воспринял эту ситуацию, но до последней своей минуты хранил искреннее уважение к памяти Лазарева и Корнилова.Крымская война 1853—1856 гг. была последней «благородной» войной в истории человечества, «войной джентльменов». Во-первых, потому, что враги хоть и оставались врагами, но уважали друг друга. А во-вторых – это была война «идеальных» командиров. Иерархия, звания, прошлые заслуги – все это ничего не значило для Нахимова, когда речь о шла о деле. А делом всей жизни адмирала была защита Отечества…От юности, учебы в Морском корпусе, первых плаваний – до гениальной победы при Синопе и героической обороны Севастополя: о большом пути великого флотоводца рассказывают уникальные документы самого П. С. Нахимова. Дополняют их мемуары соратников Павла Степановича, воспоминания современников знаменитого российского адмирала, фрагменты трудов классиков военной истории – Е. В. Тарле, А. М. Зайончковского, М. И. Богдановича, А. А. Керсновского.Нахимов был фаталистом. Он всегда знал, что придет его время. Что, даже если понадобится сражаться с превосходящим флотом противника,– он будет сражаться и победит. Знал, что именно он должен защищать Севастополь, руководить его обороной, даже не имея поначалу соответствующих на то полномочий. А когда погиб Корнилов и положение Севастополя становилось все более тяжелым, «окружающие Нахимова стали замечать в нем твердое, безмолвное решение, смысл которого был им понятен. С каждым месяцем им становилось все яснее, что этот человек не может и не хочет пережить Севастополь».Так и вышло… В этом – высшая форма величия полководца, которую невозможно изъяснить… Перед ней можно только преклоняться…Электронная публикация материалов жизни и деятельности П. С. Нахимова включает полный текст бумажной книги и избранную часть иллюстративного документального материала. А для истинных ценителей подарочных изданий мы предлагаем классическую книгу. Как и все издания серии «Великие полководцы» книга снабжена подробными историческими и биографическими комментариями; текст сопровождают сотни иллюстраций из российских и зарубежных периодических изданий описываемого времени, с многими из которых современный читатель познакомится впервые. Прекрасная печать, оригинальное оформление, лучшая офсетная бумага – все это делает книги подарочной серии «Великие полководцы» лучшим подарком мужчине на все случаи жизни.

Павел Степанович Нахимов

Биографии и Мемуары / Военное дело / Военная история / История / Военное дело: прочее / Образование и наука
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное
Русский крест
Русский крест

Аннотация издательства: Роман о последнем этапе гражданской войны, о врангелевском Крыме. В марте 1920 г. генерала Деникина сменил генерал Врангель. Оказалась в Крыму вместе с беженцами и армией и вдова казачьего офицера Нина Григорова. Она организует в Крыму торговый кооператив, начинает торговлю пшеницей. Перемены в Крыму коснулись многих сторон жизни. На фоне реформ впечатляюще выглядели и военные успехи. Была занята вся Северная Таврия. Но в ноябре белые покидают Крым. Нина и ее помощники оказываются в Турции, в Галлиполи. Здесь пишется новая страница русской трагедии. Люди настолько деморализованы, что не хотят жить. Только решительные меры генерала Кутепова позволяют обессиленным полкам обжить пустынный берег Дарданелл. В романе показан удивительный российский опыт, объединивший в один год и реформы и катастрофу и возрождение под жестокой военной рукой диктатуры. В романе действуют персонажи романа "Пепелище" Это делает оба романа частями дилогии.

Святослав Юрьевич Рыбас

Биографии и Мемуары / Проза / Историческая проза / Документальное