Сильванские луны

Элиас одарил его долгим взглядом и сдержал вздох.

– Иди уже сюда, – сказал он неожиданно мягко. – Не стой там, как неродной.

Лексий опустился рядом с ним на бревно, и Тарни поприветствовал его молчаливой улыбкой, без слов сказавшей: «Я рад, что ты цел». Жеребёнок был слишком милосерден, чтобы добивать его своим «я же говорил», и, в конце концов, Лексий и так сполна получил своё. На что он вообще надеялся?..

Разговаривать не тянуло – только костёр трещал о чём-то своём, но они не понимали. Лексий сидел, обхватив себя руками, и пытался согреться. Элиас потянулся за деревяшкой из лежащей перед ним кучи, пробормотал что-то, и от неё повалил пар.

– И охота тебе тратить жизнь на это полено, – знакомым голосом заметили сумерки.

Элиас даже головы не повернул.

– Холодно, – спокойно объяснил он и подбросил высушенную полешку в костёр.

– Есть новости? – тревожно спросил Тарни.

Ларс вошёл в круг тёплого оранжевого света и шумно плюхнулся на бревно.

– Регина строит переправу выше по течению. Говорят, управится до утра. Оттия явно не хочет затягивать с финалом. Всё действительно случится завтра.

– Восточное крыло успеет подойти? – осведомился Элиас.

– Да, – успокоил Ларс, – они должны быть здесь через несколько часов. Ещё сегодня ночью ждём обоз с припасами и немного подкреплений из Урсула…

Урсул. От того, что́ стоит на кону, темнело в глазах. И завтра. Всё решится уже завтра…

– Я и вы, господа ки-Рины, завтра в числе прочих будем разбираться с оттийскими волшебниками, – продолжил Ларс. – Хотелось бы, конечно, разлучить этого господина Локки с его, то есть нашей, Амалией, но там уж как пойдёт… Танирэ, – он взглянул на Жеребёнка, – главный стратег Крей намерен оставить тебя при себе. Будешь защищать командование.

– Серьёзно? – спросил Тарни. – Он даже сейчас не пустит меня в бой?

Остальные посмотрели на него с удивлением.

Элиас вскинул брови:

– А тебе что, непременно хочется подраться?

Танирэ передёрнул плечами.

– Чего мне точно не хочется, так это трусливо отсиживаться за чужими спинами!..

– Ты – трус? – фыркнул Элиас. – Расскажи кому-нибудь другому. Про́пасть, если Крей велит тебе остаться при нём, значит, там ты принесёшь больше пользы. Сегодня мы все видели, какой хаос начался без Клавдия. Кроту понятно, что Регина попытается первым делом прикончить наших командиров. Обезглавленная армия много не навоюет…

– Трусость – меньшее, из-за чего тебе стоит тревожиться, – невесело улыбнулся Ларс. – Поверь мне, завтра у нас у всех будет более чем достаточно шансов пасть как герои…

Задумываться об этом было так странно. Сидеть здесь и понимать: ты не знаешь, кого из этих людей ещё увидишь завтра вечером. Увидишь ли ты сам завтрашний вечер…

– А вы часом не забыли, что нет большой разницы, умрём ли мы завтра? – беззаботно заявил Элиас. – Не для нас с вами. Мы все слишком много колдовали на этой войне. Если не выгорим в этом проклятом сражении, ждать долго всё равно не придётся. Так что, честное слово, я бы на вашем месте вообще не страдал без толку.

Нечего сказать, утешил так утешил.

Ларс ничего на это не ответил, Тарни плотнее закутался в плащ и стал похож на нахохлившегося воробья. Лексий смотрел в огонь и думал о Раде и его тётьМаше, которую тот вспомнил даже сквозь железо, сковавшее сердце. И ещё почему-то о своей маме, которой он сам, если вдуматься, тоже когда-то очень многое сказал и не сказал… Которую вспоминал ужасно редко, хотя и не генрих.

Какие всё-таки люди нелепые существа.

– Послушайте, – проговорил он хрипло, ни ни кого не глядя, – если кому-то из вас есть что друг другу сказать… или спросить что-то важное… то, наверное, надо сейчас.

Он учился на ошибках. Хотя бы пытался. До чего же непривычно было осознавать, что, если промолчишь сейчас, скоро действительно может стать слишком поздно. Что иногда «слишком поздно» – это следующее утро.

– Ой, началось! – Элиас красноречиво закатил глаза. – Нет уж! Никаких предсмертных речей! Иначе мы наговорим друг другу такого, что завтра точно придётся пойти и пасть смертью храбрых. Чтобы не было стыдно друг другу в глаза смотреть.

– Да будет тебе, – миролюбиво заметил Ларс, – зачем такие крайние меры? Если мы все уцелеем, ты, например, сможешь сколько угодно высмеивать нас за то, какими сентиментальными дурнями мы все выставили себя этой ночью. Как тебе такой угол зрения?

Элиас сделал вид, что тщательно взвешивает его предложение.

– Уговорил, – постановил он. – Идёт. Тогда ты и будешь первым отдуваться. Расскажи-ка мне вот что: той весной, когда Сесилия Бари дала тебе от ворот поворот, ты ведь грустил не из-за неё, правда?

Ларс невесело улыбнулся.

– Не из-за неё, – мягко подтвердил он. – Я думал, ты сам знаешь. А что, есть разница?

Какое-то мгновение они смотрели друг другу в глаза, словно молча говорили. И, кажется, пришли к соглашению.

– Ровно никакой, – спокойно сказал Элиас. – Просто было любопытно.